«Писать мемуары – все равно, что показывать свои вставные зубы», – говорил Гейне. Я скорее дам себя распять, чем напишу книгу «Сама о себе». Не раз начинала вести дневник, но всегда уничтожала. Как можно выставлять себя напоказ? Это нескромно и, по-моему, отвратительно.
Ф. Раневская
Меня, как и многих взрослых, не оставляют воспоминания, связанные с детскими годами. Моё беззаботное детство прошло на кубанской земле.
В начальных классах школы нас повели в историко-краеведческий музей. Женщина-экскурсовод, подведя группу ребят к диораме с фигурками питекантропов, подчеркнула, что это далёкие наши предки.
Я была потрясена. Пристально всматриваясь в одинаковые кукольные лица обезьянолюдей, я пыталась понять, который из них мой.
– Вот этот мой! – вдруг сказала подружка Ирка, показывая на явного вожака, которого я уже выбрала. – У него волосы как у меня – рыжие.
Я опешила от такой наглости. Не ожидала, что подруга отнимет у меня моего прапра-.
– Нет, этот мой! Он с палкой! Он вооружён, а значит, казак! – Я не могла, не хотела отдавать своего родственника даже лучшей подруге.
Дома попыталась всё связно рассказать, объяснить маме с бабушкой, отстоять свою точку зрения.
Бабушка сходила со мной в музей, осмотрела диораму, старательно приглядываясь и прищуриваясь. Всю жизнь она обходилась без очков. И сказала: «А нашего немае. Мабуть он в схроне як есаул».
Я была горда и счастлива. Я узнала, я нашла своего далёкого предка. И это осталось моей маленькой детской тайной.
Жизнь – странная, непонятная штука, похожая на картину.
Есть только миг между прошлым и будущим…
Чистый холст, чистое пространство. Это ты пришёл на Землю, ты родился, ты начинаешь свой путь на этой Земле. Возможно, в очередной раз.
Падают листья осеннего сада, в землю ложится зерно.
Что преходяще, а что остаётся – знать никому не дано.
Беглый мазок на холсте безымянном, вязи старинной строка.
Что остаётся, а что преходяще – тайна сия велика.
Это мой обожаемый Юрий Левитанский. В самую точку.
Картина загрунтована – повседневные не запоминающиеся будни. Их много, столько, сколько отпущено каждому Господом.
Жизнь наносит на холст мазки: робкие, несмелые, уверенные, размашистые. Воспоминания приходят в бессонные ночи, когда уже не хочется «считать верблюдов или баранов». В ночи болезни, горя, тревог, ожиданий – воспоминания приходят толпой незваных просителей, независимо от того, хочешь или не хочешь ты этого. Они настойчивы и не всегда доброжелательны и деликатны.
Мазок за мазком, картина окончена. Обсуждена, осуждена, обнародована и спрятана в зависимости от заслуг – у кого-то в музей-мавзолей, у кого-то в запасники, а у кого-то – в сырой подвал.
Бывали в жизни неблаговидные поступки – мои и чужие: предательство друзей, близких, когда ты продавал душу, шёл на сделку с совестью. Бывали у всех, но не каждый осознаёт и сознаётся. Только все предают по-разному: кто-то перешагивает с революционной решимостью, кто-то помалкивает, сжав зубы, а кто-то сводит счёты с жизнью.
Мазок, мазок, и краска высыхает. Полотно закончено.
Казачий быт детскими глазами
В музеях эта экспозиция зовётся казачий быт. Он знаком мне с детства, он в моих воспоминаниях.
Я рисую. За окном – фиолетовый, с налётом седины, виноград с зелёными резными листьями. Я знаю, его зовут «Изабелла». Он покрыт тонкой серебристой паутинкой, а в ней живут маленькие шустрые паучки. Я пока ни одного не поймала, как ни пыталась. И сейчас я рисую портрет паучка. Думаю, получится неплохо. Хотя ни одного паучка я еще не видела вблизи. Виноград заплёл весь двор. Совсем не видно неба, и даже дождь не проходит сквозь густую виноградную крышу.
Папа подарил мне большую коробку цветных карандашей и толстый альбом. Я знаю все цвета, люблю рисовать и обязательно стану известным художником.
Тётушка Валя, папина сестра, принесла новые краски и кисточку. Она сказала, для того, чтобы стать настоящим художником, мне надо научиться писать портреты, а для этого необходимо быть очень наблюдательным человеком. Она сама великолепно вышивает гладью, крестиком. У нас на стенах в каждой комнате висят её вышивки. Все её работы очень яркие, сочные и праздничные. Эти «живые картины» создают красоту в нашем доме.
Маму с братиком положили в больницу. Бабушка была занята на огороде, а тётушка и папа с утра до ночи пропадали на работе. И мне предложили такой вариант, вернее, вариант напрашивался сам собой. Я буду сопровождать папу в рейсах на элеватор, ему как раз надо возить зерно с тока, и у него до сих пор нет напарника. Теперь я – его напарник. А с сентября я начну учиться, но только не в школе, а в детском садике.
И вот мы едем с напарником на грузовике. Меня разбудили рано, я хотела ещё поспать. Жарко. Сиденье очень горячее, хочется пить. Компот в бутылке уже закончился. И всё в кабине пропахло бензином, горячей расплавленной резиной.
Меня совсем разморило. Папа открывает окно в кабине, но только возле себя, чтобы меня не продуло. Вместо прохладного свежего ветерка в кабину врывается раскалённый воздух, но мне уже всё равно. Спать, спать… А машина всё едет и едет, и не видно конца и края этой бесконечной дороге.
Мы делаем уже третью ходку на элеватор. Как я узнала недавно, это такая высокая башня, в которой хранится зерно. Наверное, в башне живёт прекрасная принцесса. Конечно, кто же еще может жить в таком замечательном месте? Только прекрасная принцесса, в ожидании рыцаря, который освободит её из заточения и увезёт в тридевятое королевство. А пока храбрый рыцарь ещё в пути, принцессе ничего больше не остается, кроме как ждать, грустить и охранять зерно.
Как только я вернусь домой, то обязательно нарисую всё, что сегодня увидела. И огромную башню без окон и дверей, и прекрасную принцессу.
Альбом и цветные карандаши остались дома, а в кабине у папы не нашлось даже маленького листочка бумаги. И я вглядываюсь в горизонт, пытаясь запомнить картинку до малейших деталей, чтобы потом ничего не забыть и не упустить. Надо быть очень наблюдательной, чтобы со временем стать известным художником.
Жёлтая-жёлтая степь, синее-синее небо. Голубой воздух звенит и поёт, зеленые деревья призывно машут мне ветвями. А белое лохматое облачко одно в большом небе. Оно улыбается мне с высоты и все больше напоминает воздушную мыльную пену в тазу. Мне очень хочется домой. Подбежать бы к цинковой ванне и окунуться в прохладную воду. Но до дома ещё далеко, и я снова засыпаю.
– Обед! – едва слышно доносится до меня голос папы. – Просыпайся, напарник!
