– Ваш ребенок совершенно не знаком с воспитанием! – кричала на пороге хорошо одетая дама со смешным кукишем на голове. – И если вы сами не в силах с ней справиться, пусть вас лишают материнства! Это же ужас! Прямо криминальный элемент какой-то растет!
Глеб Антонович Каратов, в простонародье просто Глеб, стоял перед дамочкой по стойке «смирно» и прилежно кивал головой.
– Хорошо… И в самом деле, пусть материнства меня лишают, мать я ни к черту…
– И вот… не надо вот этого вот! – нервно дернула рукой перед своим лицом женщина. – Вот не надо только из себя строить… этого вот… дрессированного пуделя! Кивает он! A его дочь завтра опять моему Вадику нос разобьет!
– A может быть, у них так симпатия выражается? – попытался предположить Глеб. – Я вот тоже в детстве девчонок по голове портфелем бил.
– Знаете что! – задохнулась от возмущения женщина. – Мне такие ваши симпатии! Чтобы завтра в школе ноги вашей не было!
– Вообще-то я и так нечасто там поя…
– Вашей дочери!
– Ну, это уж позвольте! Она ж неучем останется! – возмутился наконец Каратов. – Не наступайте моему ребенку на горло.
– Я? Это я наступаю?! Да это она!.. Посмотрите, какие синяки у моего Вадика! У него же все лицо, как у этого… из «Аватара»! Зеленое! Похоже, что это она не наступила, а прямо-таки топталась по моему несчастному ребенку!
– Хорошо, – Каратову надоел неприятный разговор. – Я с ней поговорю.
– Да будет она слушать, что вы там…
– Я с ней поговорю строго!
Женщина вздохнула с явным сомнением, дернула плечиком и выскочила из прихожей.
Каратов неторопливо прошел на кухню, где за столом сидела его восьмилетняя дочь и ковыряла ложкой в тарелке.
– Па, я кашу-то, посмотри, доела, – тут же обрадовала она отца.
Отец молча отодвинул ее пустую тарелку и уставился на дочь.
– Па, я так думаю… может, мне еще кашки? – не знала, как угодить отцу, доченька.
– Думаешь, спасет? – вздохнул отец. – Анфиса, ну сколько ж можно кулаками махать? Как мельница какая-то, честное слово. Ты же девочка! Должна быть… хрупкой какой-то… нежной. Трусихой должна быть, в конце-то концов!
– Па, когда тут быть нежной? Его ж лупят все, кому не лень!
– A ты еще и руку не приложила, так, что ли?
Анфиса отодвинула тарелку.
– Пап, я ж его не била. Я ж его защищаю каждый раз!
– И после этого у него такие синяки?
– Ты еще Борьку Грачева не видел, у него все ухо синее…
Отец кашлянул и нахмурил брови:
– Значит, следующим гостем будет папаша Грачева?
– Пап, Грачев просто издевается над Вадькой. Все время его долбит и долбит. A я восстанавливаю справедливость. Но я же не могу все время с Вадькой гулять, вот и решила – проще его научить. И, папа, я ему честно сказала: «Вадька, сейчас я тебе буду бить в глаз, защищайся». A он стоит и лыбится! Я ему два раза сказала, а потом… Я ж ему еще и показала, как руки нужно держать – блок ставить. A он… в общем, я ему в этот блок и шибанула. A уж в глаз он сам себя своими же руками…. Если суд будет, можно отпечатки пальцев снять, там моих нет.
Отец только протяжно простонал.
– Па, ну нельзя ж пацану таким быть, – Анфиска таращилась на Глеба совершенно ясными глазами. – Я ж доброе дело делаю.
– Вот что… сейчас за уроки, а потом… завтра, чтобы ты к этому Вадику… на пушечный выстрел! Ты меня поняла? Иначе…
– Да знаю я… – набычилась девчонка. – Иначе неделя без компьютера и никакого телевизора… A потом удивляются, откуда у нас столько равнодушных людей вырастает…
– Анфиса! Не обсуждается! – рявкнул отец.
Девчонка поднялась из-за стола и встала к раковине. Каратов смотрел на маленькую, худенькую спинку и все больше хмурил брови – никак, видать, девчонку без матери не вытянуть. Вот растет мужичок, и хоть ты башку себе разбей.
– Анфиска… Завтра пойдем, запишем тебя на балет, – решил он.
Дочка только покачала головой.
– Пап, балет – это не мое призвание.
– Ага! Твое призвание кулаками махать! Пойдешь на пианино, я сказал, и не обсуждается!
– A слух?
– На… на… в литературный кружок!
– Давай уж лучше на фигурное катание… Хотя… тоже поздно, наверное.
– Ничего! Будешь стараться – догонишь… И вообще! Будешь кривляться…
– Да знаю я, – вздохнула дочь. – Буду кривляться – наймешь няньку… Как будто я ребенок маленький какой…
Анфиска уроки сделала быстро, зато у своего компьютера сидела до одиннадцати часов. Скачала фильм и никак не могла оторваться. Глеб уже давно бы выключил, но уж больно фильм хороший был – про войну. Пусть смотрит, а то сейчас у молодежи столько ерунды в башке намешано. A здесь патриотическое воспитание, как-никак.
Он и сам не мог оторваться от монитора, но в самый интересный момент зазвонил телефон.
– Во, папа, иди! Тебе твоя хрупкая и нежная звонит, – кивнула на телефон Анфиска.
– Вот что, дочь моя, – поднялся Каратов. – Ты внимательно смотришь, потом расскажешь, что я пропустил, ясно?
Анфиска кивнула и прилипла к монитору.
Звонила действительно хрупкая и нежная, то есть Мила.
– Каратик, ты сейчас свободен? У меня столик в ресторане заказан, в «Лягушке», ты готов?
– К чему? – не сразу сообразил Каратов.
– Здра-а-а-ссте! У нас же сегодня маленький юбилей! – обиделась Мила. – Ты уже не помнишь, да? Не помнишь? Я так и знала, что такую дату ты постараешься забыть! A у нас, между прочим, пять месяцев, как мы с тобой вместе!
– Боже мой! – воскликнул Каратов, морщась как от зубной боли. – Разве я мог забыть? Да нет же, конечно! Я помню день моего Первого Букета, я не забыл вечер Твоей Улыбки, а также у меня записана дата Первого Поцелуя.
– Па, скажи, что не забыл ее Первое Да, – подсказала Анфиска.
– Цыть, дочь моя! – рявкнул Глеб. – Мила, это я не тебе. Я все помню.
В трубке послышалось хныканье.
– Ну я так и знала! – капризно затянула Милочка. – Ты еще не уложил спать свое потомство и в ресторан прийти не сможешь. Каратик, я тебе всегда говорила – ты растишь из девчонки какую-то неженку! A она уже довольно взрослая девица, и ей пора знать, что у отца есть своя личная жизнь.
– Мила, мы пойдем в ресторан завтра, а се…
– Я так и знала! – послышались отчаянные рыдания. – Завтра уже не юбилей! И… если уж совсем никак нельзя, бери свою дочь, она же взрослая девица, будет сидеть тихо.
Глебов искоса взглянул на взрослую девицу. Та сидела напружинившись, стараясь не пропустить ни одного слова… конечно же, не из фильма.
– Мила, мужик я или нет? Я сказал, что мы пойдем в ресторан завтра. И вообще… ты перепутала все даты. Пять месяцев будет только на следующей неделе. Я записывал.
– Ты записывал? – Рыдания прекратились немедленно. – А… как это?
– Сначала я просто не мог забыть этот святой день, а потом… потом решил все же записать, вдруг память подведет. Так что… Мила, я думал, для тебя это такое событие, что ты не станешь путаться в датах!
