Прелюдия, или Подбираемся к теме
Строки Кнута, вынесенные в эпиграф, долго были одними из самых крылатых в поэзии русского зарубежья. Георгий Адамович, назвавший «Кишинёвские похороны» прекрасным стихотворением, по поводу заключительных строк писал: «Очень остро сказано, по-моему. Кто не знает его, этого воздуха, одесского, гомельского или житомирского, этой „атмосферы“ романов Юшкевича или бесчисленных историй и анекдотов, с их юмором и с их горечью, с терпким привкусом быта, полуоседлого, полубродяжнического. Действительно, „особенный“ воздух. Он русский в такой же мере, как и еврейский. Нигде, кроме России, его не было».
Да, русские евреи – особый национально-исторический тип, этнокультурная разновидность евреев, которые жили на территории бывшей Российской империи и наряду с идишем и ивритом к концу ХIХ века в массе своей владели русским языком и находились под сильным влиянием русской культуры. Общеизвестный факт: еврей проникается культурой того народа, среди которого живёт. Как заметил В.Розанов, «в Европе он – лучший европеец, в Америке – лучший американец».
Другой поэт русского зарубежья, Георгий Иванов, тоже не прошёл мимо этой реальности, когда в 1934 году описывал литовский городок Шавли (ныне Шауляй), входивший до Первой мировой войны, как и Бессарабия, в состав Российской империи: «Была суббота. Сплошная густая толпа медленно двигалась по правой стороне главной улицы Шавель. Я вспомнил, как за несколько дней до объявления войны я так же гулял в субботний день в таком же еврейско-литовском городке Лиде. Ничего не переменилось с тех пор. И тот же прозрачный серо-синий с розоватым отливом воздух обнимает всё это. „Особенный, еврейско-русский воздух“».
Воздух – самая тонкая из четырёх субстанций, или первоэлементов. Пятая субстанция, производная от воздуха, – эфир, божественный свет. «Ночной зефир струит эфир» – так у Пушкина. Когда-то Марина Цветаева написала «Поэму воздуха»; на исходе ХХ века её блестяще откомментировал филолог от Бога Михаил Гаспаров. Субстанция воздуха у До́вида Кнута, как и у другого поэта, Иосифа Бродского, – атрибут пространства. В местах, где соткался этот особенный воздух, удачно сочетались в разумных пропорциях сыны и дочери славянских народов с представителями иудейского племени, и каждый составляющий компонент в этом сплаве имел своё необходимое значение и звучание.
В центре нашего повествования – Кишинёв. Он станет главным героем книги. Вывести формулу еврейско-русского воздуха, воспетого Кнутом, невозможно, хотя хочется понять его состав, химию, определившие ментальность многих бессарабцев и одесситов. В известной мере это был воздух не просто вдыхания, а вдохновения. Он пронизывал насквозь этот край, в нём лучилось солнце, он выпрямлял походку, рождал независимость и веру в себя. А немногим даже дарил крылья. Эти блаженные пускались в полёт, траектория у каждого была своя, неповторимая. Это, по большому счёту, был воздух свободы.
Известный пианист Александр Борисович Гольденвейзер, услаждавший своим искусством Льва Толстого, общавшийся с Рахманиновым, Скрябиным, Танеевым, ставший в 1922 году ректором Московской консерватории, и не менее известный литератор Михаил Осипович Гершензон, благодаря которому в литературоведении сложилось понятие «гершензоновская Москва», были уроженцами Кишинёва. Антон Рубинштейн, композитор, пианист, дирижёр, основатель первой в России консерватории, происходил из приднестровско-одесской семьи. Они впитали с младенчества еврейско-русский воздух.
Соседка Кишинёва, цветущая Одесса, эта южная Пальмира, была пронизана тем же особенным еврейско-русским воздухом и рождала собственных «быстрых разумом невтонов». Прежде чем она родила Мишку Япончика, короля двухтысячной армии налётчиков, на свет появился Леонид Осипович Пастернак, будущий художник, принятый в Общество передвижников, лучший иллюстратор романов Льва Толстого. Одну из его ранних картин, «Письмо с родины», Третьяков приобрёл для своего музея. На ней запечатлены русские типажи. Собирателя нисколько не смутило происхождение автора картины, он поверил в её достоверность. Еврейство художника, которого Леонид Пастернак никогда не стыдился, не мешало ему проникать в тайны русского характера. Еврейско-русский воздух!
В то время, когда Япончик – Винницкий совершал свои криминальные «подвиги», в Одессе открыл знаменитую музыкальную школу Пётр Соломонович Столярский, выдающийся скрипичный педагог. В семье деревенских клезмеров, в которой он родился, его звали Пиня, его родным языком был идиш, по-русски он говорил своеобразно, но это не помешало ему превратить школу, как он выражался, «имени мине» в настоящую «фабрику вундеркиндов», откуда вышли Давид Ойстрах, Буся Гольдштейн, Елизавета Гилельс, Михаил Фихтенгольц и другие знаменитости.
Юго-запад рождал пассионарных людей. Первые сионисты России вышли оттуда. Яков Бернштейн-Коган, врач, избранный на первом конгрессе сионистов в Базеле в 1888 году ответственным за их дело в России, возглавивший первый отряд самообороны во время кишинёвского погрома, а впоследствии – организатор здравоохранения в Палестине, родился в Кишинёве. Его ровесник Меир Дизенгоф, будущий первый мэр Тель-Авива, родился в Оргеевском уезде, учился в Кишинёве и здесь же организовал первую сионистскую группу Ховевей Цион. Владимир (Зеев) Жаботинский, второй после Герцля по значимости деятель сионистского движения, был родом из Одессы. Там созрел поэтический талант Хаима-Нахмана Бялика, автора поэмы «Сказание о погроме».
«Гляжу на него, – вспоминал Леонид Пастернак, – и кажется, что в поэте сгустилась сущность души народа, дерзаний его и стремлений, и это кипит и бурлит в душе Бялика…» Все они были одержимы, ведомы одной пламенной страстью. И дышали они «особенным еврейско-русским воздухом». Причём они не просто дышали им, они – что немаловажно! – его и продуцировали.
Этот воздух впитали первые халуцим (пионеры-киббуцники), которые, покинув бессарабские холмы, одесские лиманы, буковинские леса и плодородные степи под Херсоном, ехали в Палестину осваивать землю праотцев, что в библейские времена текла молоком и мёдом, но, оказавшись в руках арабов, за сотни лет превратилась в пустыню и малярийные болота. И сюда они принесли «особенный еврейско-русский воздух». В отрядах Хаганы многие поначалу говорили и отдавали приказы на русском языке. В киббуцах пели русские песни, которые потом были переведены на иврит и наполнились новым содержанием. Долгое время считалось (а некоторые считают и сейчас), что песня «На рыбалке у реки тянут сети рыбаки» из кинофильма «Искатели счастья» – русская народная. Дунаевский, дескать, обработал мелодию, а в фильме комсомольцы-евреи спели её на идиш. В этом представлении всё поставлено с ног на голову. Знакомая мелодия много лет звучала и по сей день звучит в синагогах на утренних молитвах Шахарит, причём авторство песнопения приписывается самому Илье-пророку. Подсознательная память Дунаевского оживила мелодию и дала ей новую жизнь. Опять-таки еврейско-русский воздух!