Сверх всякого ожидания и вопреки безотрадным предчувствиям касательно будущности русской литературы, невольно овладевшим нами при взгляде на ее пустоту и бесцветность, «Библиографическая хроника» первой книжки «Отечественных записок» в новый 1841 год начинается тремя такими книгами, которые, при всей нашей недоверчивости к приметам, особенно благоприятным, пророчат счастливый урожай в наступающем году{1}. Это обстоятельство тем приятнее, что в короткий промежуток каких-нибудь двух недель, разделяющих выпуск последней книжки «Отечественных записок» за прошлый год от выхода первой книжки за новый год, нельзя было надеяться и на дюжину даже плохих книг, – как вдруг набирается всех книг не один десяток, и большая часть из них – хорошие, а между хорошими три превосходные! Начинаем с «Утренней зари», желая от всей души, чтоб она была светлою «утреннею зарею» столько же и для литературы наступающего года, сколько она вправе носить это название для самой себя. Если полдень и вечер будут соответствовать такой прекрасной «утренней заре», то 1841 год будет одним из лучших годов русской литературы…
Вот уже четвертый альманах издает г. Владиславлев и делает этим четвертый подарок любителям легкого чтения и красивых изданий. На этот раз его альманах превзошел, как говорится, самого себя и изящностию своей наружности, роскошью приложений, и замечательностию содержания. По стихотворной части, его украсили произведения Пушкина, князя Вяземского, гр. Р-ной, Языкова, Кольцова, Подолинского и других. Драгоценным алмазом сияет между ими стихотворение Пушкина – одно из лучших между лучшими созданиями его лирической музы. Выписываем его вполне:
Для берегов отчизны дальней
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный, час печальный
Я долго плакал пред тобой.
Мои хладеющие руки
Тебя старались удержать;
Томленья страшного разлуки
Мой стон молил не прерывать.
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила – в день свиданья,
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим.
Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где под скалами дремлют воды,
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой —
А с ним и поцелуй свиданья…
Но жду его: он за тобой…
Из трех стихотворений князя Вяземского, невольно обращающих на себя внимание прекрасными стихами и отдельными мыслями, одно отличается глубокостию и полнотою грустного чувства, которое разделит с ним всякая человеческая душа, оригинальностию и поразительною верностию выраженной в нем поэтическими стихами мысли. Не можем не поделиться с читателями тем грустным и вместе высоким наслаждением, которым переполнилась душа наша от этой чудной поэтической мелодии благородно страждущего чувства:
Смерть жатву жизни косит, косит,
И каждый день, и каждый час
Добычи новой жадно просит
И грозно разрывает нас.
Как много уж имен прекрасных
Она отторгла у живых,
И сколько лир висит безгласных
На кипарисах молодых.
Как много сверстников не стало,
Как много младших уж сошло,
Которых утро рассветало,
Когда нас знойным полднем жгло.
А мы остались, уцелели
Из этой сечи роковой,
По смерти ближних оскудели
И уж не рвемся в жизнь, как в бой.
Печально век свой доживая,
Мы запоздавшей смены ждем,
С днем каждым сами умирая,
Пока не вовсе мы умрем.
Сыны другого поколенья,
Мы в новом – прошлогодний цвет:
Живых нам чужды впечатленья,
А нашим в них сочувствий нет.
Они, что любим, разлюбили,
Страстям их – нас не волновать.
Их не было там, где мы были,
Где будут – нам уж не бывать!
Наш мир – им храм опустошенный,
Им баснословье – наша быль
И то, что пепел нам священный —
Для них одна немая пыль.
Так мы развалинам подобны
И на распутии живых
Стоим, как памятник надгробный,
Среди обителей людских
{2}.
Прекрасна своим свежим, благоуханным чувством и своею неподражаемою оригинальностию «Русская песня» Кольцова:
Не скажу никому.
Отчего я весной
По полям, по лугам
Не сбираю цветов.
Та весна – далеко!
Те завяли цветы,
Из которых я с ним
Завивала венки…
И тех нет уж и дней,
Что летели стрелой,
Что любовью нас жгли!
Что палили огнем!
Все прошло уж давно!
Не воротишь назад…
Для чего ж без него —
Цветы стану я рвать?..
Не скажу никому,
Отчего у меня
Тяжело на груди
Злая грусть налегла.
Мы выставили здесь только самое лучшее, что может назваться драгоценным приобретением литературы; но вообще из всех стихотворений альманаха нет не только таких, которые портили бы книгу, а напротив, иные из них блещут красотами первоклассными, хотя и не могут сравниться с приведенными выше стихотворениями Пушкина и князя Вяземского.
Прозою «Утренняя заря» так же примечательна, как и стихами. Статей немного, но большая часть из них прекрасна. Пересмотрим их по порядку.
«Южный берег Финляндии в начале XVIII столетия», повесть князя Одоевского, отличается теплотою и свежестью чувства, превосходным рассказом и тем «гуманическим» созерцанием, которое лежит в основании всех произведений этого писателя. Содержание ее просто. Во время войны с шведами русские взяли мальчика финна; он вырос между ими, образовался, сделался известен Петру Великому, который хочет употребить его на типографское дело и тем открывает ему в будущем блестящую карьеру. Финн едет на родину, чтоб увидеться с подругою своего детства, красавицею Эльсою, привозит ее в Петербург и отдает ее на руки семейства, с которым он сам связан родственным чувством. В этом семействе есть девушка-красавица, и наш финн борется между чувством к образованной (по тогдашнему времени) девушке, которая любит его и во всех отношениях – пара ему, и между чувством к дикой дочери природы, которой глубокая натура, полная магнетических сил и видений, влечет его к себе неотразимою прелестию, тогда как дикость, какая-то восторженная полупомешанность, прославившая ее на родине колдуньею, и упрямое отвращение от сближения с общественными формами – отталкивают от нее. Картина семейного быта полурусского и полуголландца Эверена; нелюбовь к Эльсе его доброй, но невежественной жены, видевшей, что Эльса отбивает жениха у ее дочери; ревность самой дочери к своей сопернице; страдания поэтической финляндки; борьба чувств у молодого человека; некоторые черты тогдашнего времени, – все это так увлекательно, так полно жизни и истины, что невольно жалеешь, почему автор не употребил большего труда для отделки этого поэтического произведения[1]. Особенно поразительно в повести то, что все главные действующие лица ее, будучи финнами, в то же время и люди, и что в национальном элементе поэтической и грациозной героини резко пробивается общечеловеческий элемент. Превосходна картина финского семейства, которою открывается повесть. Автор делает примечание, что финны живут не деревнями, а отдельными хижинами, рассеянными далеко одна от другой на огромном пространстве, и что, вследствие этого, при национальной настроенности их духа, они все известия о том, что делается на свете, обыкновенно доходящие до них в искаженном виде, – облекают в мифические образы и делают из них баснословные предания. Не можем удержаться, чтоб не выписать поэтического рассказа старого финна о борьбе Карла XII с Петром Великим, где оба эти лица являются в гигантских образах фантастической поэзии дикого племени.