Я искал старые бумаги. Куда они могли завалиться? Свидетельство о рождении, старые записки, блокнот с телефоном … Куда? Мне без них не поступить…. а надо поступать. Опять. Начальник требует повышения квалификации… Старый стол плесневел и в столбе солнца светился затхлостью и пылью.
Отсвет пыли лег и на седой висок сгорбленного худощавого человека. Его скукожившиеся от времени руки лихорадочно рылись в ворохе хлама, пыли и каких – то оберток. От книг, разбросанных листков, практически не было видно улицу в окне, перед столом.
Зачем мы живем? Зачем? Мы проживаем маленький кусок временного пространства, которое то тянется, то мчится вскачь, уволакивая дни, месяцы и десятилетия…
Человек закашлялся… Кашель давно мучил его. Врачи сказали астма…можно лечиться, но денег не было. Он в прошлом месяце отдал все за квартиру. Последний взнос. Да и некогда. Надо поступать…
Бумаг не было. Господи, что же делать? А если не поступить – уволят. Сейчас нужны молодые, дерзкие, рвущиеся…а он что же тогда? Старик…Кому он нужен…. Уволят. А что же дальше? Ложиться и помирать. Ходить по детям… У них свои семьи, свои проблемы, не до него. Да и отношения не сложились. Не рады будут. А на работу, кто возьмет? Старый хлам… Да и повышения квалификации нет. Кто его придумал, Господи…Маленький ад.
За что посылается он, за что? Что и когда, где, с кем и кому, мог сделать столько плохого. Родился, учился, работал, женился, развелся,…умер? А счастья так и не видел. Не было его, прошмыгнуло где – то мимо, незаметно, даже краешком не задело. Говорят счастливым можно быть просто оттого, что солнце встает. А когда смотреть на это солнце, Господи? Сначала . . сначала в детсад гнали…сейчас уже и не вспомнишь. . А глядишь, и там переживания были… Потом в школу мать поварешкой гнала. Так до сих пор и остался в памяти ее из кухни торчащий огромный зад в засаленном халате, с подвязкой фартука, разозленные отупевшие глаза, бигуди, да поварешка, которой она больно била по ребрам, выгоняя на улицу… Институт…работал еще, вообще не спал…какое уж тут солнце, Господи? Потом жена…дети пошли, крик по все ночам, света белого не видишь…а теперь вот. Повышение квалификации…
Может к знакомым пойти, одноклассникам, однокурсникам…друзьям по пивной… Может еще работает кто полезный где у кого, побыстрее восстановят… Вряд ли. А так в очередях стоять. А годы уже не те. Как бы там и не сдохнуть, больше получаса то не выстоишь, а кому дело? Что же…
Замкнутый круг. Маленький ад. Опять. А вот сдохнуть уж пора. Скоро так и будет, кашель–то как мучает. А потом опять в эту жизнь. Реинкарнация говорят… Не дай Бог!!! Интересно, а вот у кого денег куры не клюют, наследники там, или принцы, звезды опять же… Наработают и плевать можно в потолок до конца где-нибудь на пляжике. Красота. Интересно, они счастливы? Видели они его, счастье это? К психологам, говорят, ходят… Просто блажь какая, что поговорить не с кем, чтоб не сдали, и говорить тока за деньги можно… Иль правда, тоже мучаются… Как и он? Не узнать… Старик усмехнулся… Вениамину Виссарионовичу было пятьдесят пять лет.
Психолог спал. Нет, он откровенно спал, эта сволочь. За такие-то деньги… Она конечно понимала, что ее проблемы далеки от настоящего шокирующего психического расстройства, за которое дают Нобелевскую премию, или что там за нее дают. Но все-таки. За такие деньги можно хотя бы открыть глаза… А в деньгах она толк понимала. Их было много. Достаточно. Достаточно чтобы позволить ей лучшего придурка… нет, психолога. Одного из лучших в стране психолога… И достаточно, чтобы он на своей работе не спал!!!
– Простите, вы меня слушаете?
– Да конечно. Вам надо выговориться, вы говорите, мы точно поймем вашу проблему, когда вы выскажитесь.
Он издевается. Правда что ли, высказаться? В груди раздался противный смешок. Устала…
Он не любил ее, ее первый муж. Она это знала, вряд ли он вообще кого – либо любил кроме себя. Но они были хорошей парой, красивой. И это была свобода. Мать была рада, выдала, как отпустила и забыла. Она могла заниматься, чем хочет. Жаль, давно уже ничего не хотела. А потом он разбился. Она никогда не любила эти искрящиеся слепящие вершины, боялась высоты. Никогда с ними не ездила. Новый спорт, модный, опасный. Он хорошо смотрелся в горнолыжном костюме и знал это. Большие дети, которым все позволено, посчитали себя богами. Природа не простила глупой ошибки. После схода лавины их искали несколько месяцев, потом ей выдали его окоченевший труп. Она не пошла смотреть. Хоронили в закрытом гробу. Ни горечи, ни сожаления, ни боли. Эта потеря даже краем не смогла затронуть льда ее сердца. Осталась свобода и крупный счет в банке, билет в счастливую жизнь. Но счастья не было…
На самом деле старика так пробирало редко, и то, далеко не сразу. Просто день выдался такой, суматошный. Двери пивной стояли распахнутые, как будто давно уже поджидали его. Уверенной походкой Вим, как называл его каждый здесь, направился к ним. Походка его была летящей, он как будто стремительно плыл над тротуаром. Не время, ни обстоятельства его жизни не смогли стереть этого его шага. Шаркающий, как будто приплющенный к полу, дряхлый старик в стенах своего родного дома. На улице, когда был один, преображался, как по мановению взмаха волшебной палочки. Подтянувшийся, он казался дико высоким, плечи его расправлялись, и торс, казалось, начинал дышать молодой силой и удалью, морщины разглаживались, да и было то их не так уж и много для его возраста. И даже глаза, умершие, казавшиеся выцветшими в темноте пыльной комнаты, начинали сиять авантюризмом, отвагой и немного агрессией. Тем задором, из-за которого на человека оборачиваются на улице люди, и начинают заглядываться молодые девушки, из-за которого не видно уже старой потертой куртки и джинс, и лицо в свете этого взгляда казалось много моложе. Он летел. Он всегда так передвигался, стремительно, быстро. Улицы города как будто подхватывали его у дверей и доносили до места назначения. В свое время прогулки с девушками были от этого проблемой, ни одна не могла за ним угнаться, когда он периодически забывался и переходил на скач во время романтических променадов.
Он решил все-таки дойти до знакомого, еще со студенческих лет, заведения, не помочь себе делом, так облегчить душу вином. Водку он не пил. Не мог. Не мог и не понимал. Просто становилось плохо. За любовь к более-менее хорошей выпивке в пивной его местная колытня называла Аристократом.
– Вим, как дела?– Валя за барной стойкой, женщина без возраста и намеков фигуры в необъемном количестве тела, она любила его какой-то дружески-материнской любовью. Когда-то давно была к нему очень не равнодушна, но время затерло и отшлифовало то старое чувство, превратив его в намек заботы и приятельского расположения.