Ирина Бйорно - В доме на Садовой. История Цацы

© Ирина Бйорно, 2016

© Бйорно Ирина, фотографии, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

эта книга посвящена Детству

Машенька родилась в разгар кипучей хрущёвской поры с молочными сосисками без мяса, низкими потолками и крошечными туалетами в новых, блочных, холодно-бетонных, мышино-серых домах, кукурузной оргии, истощившей всю украинскую землю, и первых телевизоров с выпуклой, толстой линзой, похожих на иллюминатор на подводной лодке.

Она не просила никого родить её в Советской России, ведущей в то время гонку вооружений, проводящей денежную реформу после Сталина, запускающую в космос собак и людей и строющую коммунизм по программе, написанной еще сто лет до её, Машенькиного, рождения в Германии двумя бородатыми дядями – но так уж получилось.

Она родилась в семье инженера, не имеющего квартиры, и поэтому стесняющего своим растущим семейством своего тестя и тёщу, живших в полагающимся им по военным привилегиям знаменитых Спасских казармах, на шумном Садовом кольце, по соседству с кипящим активной круглосуточной деятельностью институтом скорой помощи имени неизвестного никому, но знаменитого Склифосовского.

Машенькиной маме и папе была отдана на время ожидания их собственного жилья одна комната в двухкомнатной квартире Машенькиной бабушки – квартире с тёмной кухней, потолками, уходящими в трёхметровую высь, страшно урчащей газовой колонкой в просторной ванне и с большим, вместительным холлом.

Двери квартирки не запирались, так как дом был номенклатурный, военный с сидящей при входе бабушкой и военным-дежурным с телефоном и обязательной книгой гостей: «В какую квартиру идёте? Сейчас им позвоню. Распишитесь в нашей книге.»

Кому отдавалась эта таинственная книга, Машенька так никогда и не узнала. Она побаивалась этих дежурных, каждый раз спрашивающих: «В какую квартиру идёте?», хотя её в доме хорошо знали, а она боялась каждый раз забыть номер бабушкиной квартиры. Боялась до слёз! Боялась этих дежурных, книги, большой парадной лестницы, ведущей на последний, третий этаж старого особняка, построенного для русских солдат сто лет до Машенькиного рождения.

Она провела в этом доме свои первые годы жизни на земле. Где-то с третьего года жизни она стала осознавать себя как существо, имеющее разум, которое судьба забросила в этот непонятный и иногда опасный мир.

Мама с папой целыми днями пропадали где-то там, в мире работы, про которой она знала очень мало, дед преподавал свои последние годы в Военной Академии, а бабушка вела кружки вязания при местном клубе, поэтому у Машеньки оставалось много времени для исследования этого очень странного мира в одиночку.

Играть в куклы и мишки она не любила, так как считала глупым и ненужным эти «по нарошке» игры в ненастоящее с неживыми предметами. Ей подарили медведя, и она тут же вспорола ему брюшко – с большими усилиями, правда, изучая его, медвежьи внутренности. Кроме опилок она там ничего не нашла, и мишка потерял для неё всякий интерес.

Следующим её действием стало выковыривание хлопающих глазок у своей первой резиновой куклы Сони, у которой – для детальных исследований – пришлось оторвать кудрявую, белокурую голову. Она хотела только понять, как закрываются эти голубые кукольные глазки, и, чтобы открыть их секрет, ей пришлось прооперировать куклу и оторвать ей голову.

Секрета она не нашла, но шлепок по попке получила, а Соня стала косить на один глаз после Машенькиных изысканий скрытого в голове механизма. После незаслуженного, в её глазах, наказания (бедная попка!), она поняла – исследовательская работа – опасная и должна выполняться в строжайшей тайне.

Машенька продолжала исследовать этот непонятный ей мир в полном одиночестве и без лишних свидетелей. В один прекрасный день, когда все её родные разошлись в разные стороны большой летней Москвы, оставив её, наконец, одну, она решила посвятить своё время изучению содержимого многочисленных шкафчиков с ключами, стявших в бабушкиной комнате.

Ей было тогда уже четыре с небольшим. Высоко Машенька забираться ещё не могла, но зато все нижние этажи шкафов подверглись её внимательному исследованию. Её неиссякающее любопытство было удовлетворено, когда она нашла шкатулочку с какими-то тоненькими книжечками. На первых страницах этих странных книжках она увидела знакомые лица: там были мама, бабушка, дедушка, её любимая тётя и дядя. Она вскрикнула от радости! Ура! Наконец она соберёт вместе всю свою семью и будет любоваться на них сколько хочет, не чувствуя тоскливого одиночества, которое она испытывала редко, но глубоко. После часа стараний она оторвала от этих никому ненужных книжечек родные лица, аккуратно сложила книжечки обратно в шкатулочку и закрыла тайный ящичек на ключ.

Теперь надо было спрятать родные лица куда-то для дальнейших действий – она ещё не знала – каких, и она решила запрятать свою коллекцию родственничков в хрустальную салатницу в буфете, стоявшем в большой комнате.

Около буфета Машенька помедлила и решила – для конспирации – разделить все фотки на две кучки: маму и папу она поместила в отдельную, особо любимую группу. Папиных фотографий было слишком много, и она решила уничтожить лишние, спустив разорванные кусочки в этот странный, таинственный туалет, который съедал всё, что в него попадало, журча и плюясь водой. Лишние фотографии папы исчезли в туалетном брюхе навсегда.

«Излишество никому не нужно», – решила Машенька.

Первую группу родственников – бабушку, дедушку, любимую тётю и дядю – она положила во вместительную хрустальную салатницу в нижней полке дубового, старинного, деревянного буфета, а вторую – маму и папу – запрятала в большую книжку, которая стояла в коридоре за гардиной, прямо между её страниц. Вся операция была закончена до того, когда её, занятая работой и другой полезной Советской стране деятельностью, семья, возвратилась с работы.

Машенька ликовала! Она сделала первое научное изыскание и была явно довольна своими результатами. Она одела бабушкины очки с круглыми стёклами и подошла к своей уставшей от работы маме, плохо видя её за выпуклыми стёклами очков.

– Я – профессор! – заявила кратко крошка, программируя свою дальнейшую судьбу, но родные вокруг неё: мама, папа, бабушка – только смеялись над её словами и ей явно не верили. Тогда она подошла к буфету, открыла дверцу и вынула из салатницы изображения своих родных, вырванные ею из странных книжечек. Она гордо принесла их бабушке и положила результаты своих изысканий на её знакомые, родные коленки, спрятанные под коричневой, длинной юбкой в полоску.