Ноябрь 2018 г., Нижний Новгород
Он начал было что-то говорить, но она оборвала его на полуслове.
– Ты лишил меня всего! – крикнула девушка, не в силах больше сдерживать свои эмоции. – Ты лишил меня мужа, моего ребёнка! – на последнем слове голос её сорвался.
– Ребенка?! Ты что, шутишь? – ответил мужчина и рассмеялся во весь голос. – Да, какая из тебя мать?! Скажи мне спасибо, что я избавил твоего не рожденного отпрыска от такой ничтожной матери как ты!
«Ничтожной матери как ты!». Эти слова всё громче и громче вторили эхом в её голове. А мужчина все продолжал смеяться, смотря на неё. Он сложил руки перед грудью и начал качаться из стороны в стороны, будто убаюкивал новорожденное дитя. Смех его нарастал, движения становились хаотичнее, а его голос в её голове все громче.
– Замолчи! – крикнула она что есть мочи и нажала на спусковой крючок. Комнату оглушил звук выстрела, а смех мужчины превратился в дикий вопль.
Декабрь 2012 г., Нижний Новгород
– Привет, Маринка, слышала новости? – воскликнула Оксана с порога, забегая в кабинет.
– Привет, какие? – на автомате спросила Марина, не отрываясь от монитора.
– Ну, ты как будто из леса. Новости не смотришь? Президент вчера подписал закон о запрете на усыновление российских сирот американцами, – воодушевлено ответила Оксана. – А люди главное, как с ума посходили. Пикеты какие–то устраивают, протесты. Чем не довольны, не понимаю, – недоуменно произнесла она. – Я вот думаю, давно пора уже запретить наших деток за границу отдавать, где это видано?! А как же наша культура, наша история, наши традиции? Куда все это денется, если всех детей по заграницам распихать? А патриотизм как же? Совсем народ не думает, – не унималась Оксана. – А сколько их там умирает? То изобьют ребёночка до смерти, то в машине на сонцепеке оставят, что он там задыхается бедненький. Просто сердце кровью обливается. Ну что ты молчишь?
– А что тут скажешь? Прикрывают политику заботой о детях, вот и все, – нехотя ответила Марина.
– Что? А ты в курсе, что за последние десять лет в Америке погибли 19 детей, усыновленных в России?! По–твоему это нормально?
– А ты в курсе, сколько усыновленных детей ежегодно погибает в российских семьях? Поверь, в десятки, ещё раз повторюсь, ДЕСЯТКИ раз больше, – не выдержала Марина. – А сколько несчастных детей, от которых отказались родители не могут найти себе семью, потому что они не такие как все? Что-то я сомневаюсь, что у нас возле детдомов собираются очереди за детьми–инвалидами. Твои пресловутые патриоты не очень хотят усыновлять детей с патологиями. Взять хотя бы детей с синдромом Дауна. В России эти дети обречены на короткую и несчастную жизнь сначала в психоневрологическом доме ребенка, потом в таком же интернате для детей, затем для взрослых, где они едва ли доживают до 30 лет. У них нет ни надлежащего ухода, ни социальной поддержки, ни медицинского обеспечения. Они никому не нужны! А те же самые американские семьи готовы усыновлять таких детей и поднимать их на ноги. У них есть для этого и желание, и возможности. И тут ещё можно поспорить, что важнее. На Западе такие дети прекрасно социализированы, учатся в школах, потом многие из них без особых проблем находят себе работу. Они могут там жить, а у нас…, – замолчала Марина, – у нас только выживать. Может, стоило об этом подумать? – резюмировала она.
От возмущения Оксана не нашлась, что ответить и выбежала из кабинета.
Марина отвернулась к монитору, сделала пару глубоких вдохов, затем закрыла глаза и попыталась привести мысли в порядок. Она уже слышала новости о принятии «Закона Димы Яковлева». И Марину эти новости совсем не обрадовали.
Последние несколько дней она провела, изучая новости на эту тему. Обсуждение закона вызвало широкий общественный резонанс. Интернет пестрил сообщениями по поводу принятия «Закона Димы Яковлева». С критикой закона выступили и министр образования и науки, и глава профильного комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей, и многие известные российские журналисты. Кто–то из них даже составил обращение к президенту России, депутатам Госдумы и членам Федерального собрания с просьбой «не делать заложниками российских детей–сирот, не лишать их будущего».
Марина прекрасно понимала, о чем они говорят. Работая в органах опеки Марина знала, что в российских детских домах на текущий момент находится более 120 тысяч детей, большинство из которых в российских условиях никогда не получат квалифицированной медицинской помощи и ухода. И самое главное родительской заботы и любви. Она знала, что треть всех воспитанников в детских домах имеют инвалидность или серьезные проблемы со здоровьем, а российские граждане не спешат усыновлять детей–сирот, и уж тем более тяжело больных детей, требующих особого ухода и внимания. Такие дети в нашей стране обречены на жалкое существование.
Большинство оппонентов высказывались о том, что «Закон Димы Яковлева» принимали на фоне обсуждения трагических случаев с усыновленными российскими детьми в США, о том, что «наши дети» страдают за рубежом от безответственности, а порой и от жестокости приемных иностранных родителей.
Вот только приводя данные доводы, никто почему–то не задумался о том, что российские родители и опекуны могут быть не менее жестоки к находящимся под их защитой детям. Никто не привел статистику жестоко обращения с детьми собственными родителями. А статистика эта была ужасающая.
Марина по роду своей деятельности располагала такими цифрами.
По данным официальной статистики около 2 миллионов детей ежегодно подвергаются жестокому обращению. Каждый десятый ребенок гибнет, 2 тысячи кончают жизнь самоубийством, более 50 тысяч уходят из дома. При этом 77 процентов детей, пострадавших от насилия, стали жертвами собственных родителей, 11 процентов пострадали от родственников и только 10 процентов – от посторонних людей.
Марина вспомнила, скольких детей им удалось передать под опеку иностранным семьям, скольким детям таким образом дать шанс на новую жизнь. С принятием «Закона Димы Яковлева» эта схема перестанет работать уже в следующем году. А значит ни у кого из воспитанников детских домов в России больше не будет возможности обрести счастливую и главное полноценную жизнь за пределами страны.
Марина не понаслышке знала, и что такое жестокие родители, и каково, это жить в детском доме. И не смотря на то, что она провела там не так много времени, этих нескольких месяцев хватило, чтобы понять – детский дом это не санаторий. Это колония строго режима для детей, вынужденных выживать среди озлобленных взрослых и ещё более озлобленных сверстников.
Трагедия, которую Марина пережила в детстве, и последующие за ней события, отложили большой отпечаток на её жизнь, и последние несколько лет она изо всех сил пыталась хотя бы немного облегчить жизнь детей–сирот.
