Во храме… где-то высоко в горах священник исповеди вел.
Весь день в тот храм паломники из разных стран ходили, разных дол.
И вот уж солнце на закате, паломников толпа стихает,
Последних мольб, молитв, признаний тихонько шепот пропадает.
Священник сед, уж кари очи…
Днем люду помогая с причащеньем,
Глаза к иконе поднимая, в молитвах сам он дни и ночи.
На службе он стоит с главой покрыт,
Внимая молча, опустив глаза, словам и мыслям приходящих…
Но при свету свечей горящих
Заметен лик его в морщинах, о жизни прошлой говорящих.
В лице его отражены картины давно уж стертых с памяти мгновений,
Страданий, радости, тоски и разочарований…
Давно забытых впечатлений…
О том, что был однажды он женат, в мучениях любимая его погибла,
Когда-то встретившись однажды с ней,
Решил, что счастию не будет их конца… теперь все стихло.
Он помнил день тот, как вчерашний, как познакомился он с ней,
Как взгляд ее, его манящий,
Красот земли превосходящий, казался всех ему милей…
Он помнил, как когда-то в парке они стояли у беседки,
Разговорилися друг с другом,
Как птицы две, сидящи в клетке…
О чем тогда они делились, как мыслей было много-много,
И с силою с какой влюбились друг в друга, крепко и глубоко.
Как сын родился у него и дочка через два часа…
Как в тот момент от горя, счастья надвое разрывалася душа…
О том, как счастия, грядущего надежду, болезнь невесты разбивала в крах…
И с малолетними детьми остался он один в стенах.
Как труден жизни путь был очень, как дочь, покинув отчий дом…
Как полюбился ей убийца, вошедший в дом потом.
Как сын без послушанья старшим пошел за ним же на войну,
Не зная вовсе жизни правды, все воспринимая как игру…
Как у могил стоял их после возвращения с войны,
Как много после в размышлениях… искал своей он в том вины…
Как много думал и страдал он, не зная, что за наказание…
В чем был повинен его род, за что дались эти страданья.
Он редко вспоминал о прошлом!
Лишь изредка, когда себя видел в другом,
И слышал речь просящего прощенья…
Воспоминая о былом.
Ох … много что случилось в жизни – всех бед и благ, что было с ним, не счесть…
Он много пережил за свои годы.
Всегда был добр, хранил и честь.
И вот, дверь храма закрывая
(последний вышел уж паломник),
Священник, выход озирая, на плитке храма видит кортик.
Он замер (…только на мгновенье), поближе подошел к двери,
Рукой толкнул ее легонько и запер изнутри.
Шагнув вперед, слегка нагнулся и подобрал кинжал.
На нем, прищурившись немного, он надпись прочитал:
«О ты, заблудший во страданьи,
Не понимающий себя,
Коль суждено тебе погибнуть,
Твоею карой стану я».
«Как странно… – в мыслях промелькнуло. –
Кто в храм ко мне пришел с тобой?
Али затеял кто дурное… или хотел прийти за мной?..
Если хотел, то передумал? Зачем оставил здесь его?
Наверно, обронил случайно.
Зачем принес он, все равно?..»
И вот в руке его кинжал.
Заходит в комнату свою.
Кладет кинжал, выходит.
Идет затем он к алтарю.
Он медленно идет, не слышно даже дыхания его.
Его покой и средоточья не нарушает ничего.
И взгляд его, уверенности полный – усталости не видно тени…
Пред Богом Библию читая,
Себя он в рабство не отдаст печали, лжи, обидам, лени…
И вот стоит пред алтарем.
Стоит и книгу открывает,
Закладка есть в сказаньи том, с нее читать и начинает.
Он помнит строки наизусть… их по привычке открывает.
Он смотрит в купол, говорит, пред ним свеча стоит, сгорает,
И от нее мерцанья свет в глазах священника играет…
Проходит время с полчаса, но не замечено оно…
Еще немного… и за храмом было совсем уже темно.
Во храме ж свечи догорают, пора уже их поменять,
Священник от молитв, признаний с колен уж начал привставать.
(Уже глубокой была ночь,
Он, опустившись на колени – в мольбе себе хотел помочь).
И вот теперь, привстав немного, священну книгу закрывая,
Он слышит шепот в центре зала, глядит туда, ему внимая.
Затем молчанье, тишина – не слышно ничего в округе.
Он повернулся к алтарю и посмотрел на свои руки.
Какой-то мыслью стал пленен и просто так стоял минуту,
Как будто что-то вспоминал или забыл… – гадать не буду.
И тут от мыслей пустоты, как молнией, его отрезало сознание,
Он слышит в храме голоса,
Но не моргнет – непониманье!
Он в шоке – знать, конечно, он не может,
Кто мог вломиться в его храм?
А коли что, то кто поможет?
Опять молчанье… тишина…
Но делать нечего. Гадая,
Старик, прислушавшись, внимая,
Идет вглубь храма, тихо-тихо, чуть дыша.
Стоит теперь он в центре храма, пытается понять, что происходит.
Вокруг него иконы и кадильниц дым,
Вокруг он пристально глядит, но никого там не находит.
«Наверно поздно, все ж устал», – подумал он, легонечко вздыхая.
Пошел вдоль стен с охапкою свечей, потухшие на новые меняя.
И тут, пол западной стены пройдя, их поменяв уже немало,
Он глянул мельком пред собой, заменит странности сначала.
Все будто как-то поменялось.
Не мог понять вот только что,
Но это чувствовалось, зналось, не видно так, глазами, но…
Старик с каким-то странным чувством – тревоги полон, страх не сходит…
Он замечает, что во храме что-то плохое происходит.
Вперед он смотрит, но ничего не понимает,
Часть бывших перед ним икон висит вниз головой,
А часть мерцает…
Старик стоит на своем месте, и страх его переполняет.
Он видит, как одна из них зажглась в конце стены,
Через мгновение сгорает.
Он слышит ветра шум и стон, хотя во храме нет окон…
И света нету от свечей, хоть ими нынче храм был полон…
Иконы, по приказу словно, все, что оставалися на стенах,
Упали разом, и мгновенно застыла кровь у старца в венах.
Все загорелся, зажглися! Как будто адским пламенем объяты…
И хладом веяло от них.
Вокруг же нету виноватых…
И тут, как будто ото сна – в глазах в мгновенье потемнело,
Все озарил свет от свечей, старик привстал с коленей смело.
Все стало прежним и знакомым, и словно не происходило ничего,
Иконы вроде все на месте висят уже давно.
И снова, вновь метаморфозы – опять погас повсюду свет.
И в центре зала, у иконы вдруг возникает силуэт…
Какой-то странный блеклый образ и как в тумане, в дымке весь,
Он сам хоть красный, очень яркий, вокруг него огни… то там, то здесь.
Но так вот длилося недолго – огни погасли рядом с ним,
И стал он жгуче-жгуче черным, как от резины жженой дым.
…Священнику ничто не оставалось, как наблюдать за чудом тем,
Он ничего не мог поделать, он лишь смотрел, был глух и нем…
И вот из дыма в центре зала, как из-за двери выходя,
Пред стариком явился парень, прищурившись слегка…
Он был неплохо даже сложен, одет красиво, как богач…
В руке его был левой зонтик, а в правой – трость и плащ.
Костюм из легкой тонкой ткани – совсем как шелк почти…
В туфлях, начищенных до блеска,
Жилетка и очки…
Он все смотрел на старика. Потом минуту постоял,
Прищурился опять слегка и тихо так сказал:
