Плен — что может быть хуже?
«Многое», — понял Фай, когда чужая ладонь с размаху шлепнула его по ягодице.
— Поторапливайтесь! — Одна из боевых ведьм, разбивших их маленький диверсионный отряд, подтолкнула его в спину.
Звук шлепка до сих пор стоял в ушах. Лицо горело от унижения: спутники эльфа видела, как его ударили по заднице. Они видели! Какой позор!
Теперь, если случится чудо и им удастся сбежать, он все равно будет считаться…
Даже мысленно Фай не мог заставить себя произнести это слово.
… обесчещенным.
Да, обесчещенным.
Только что своим интимным прикосновением проклятая дикарка нанесла репутации эльфа непоправимый ущерб.
Фай опустил голову и больше не отрывал взгляда от земли, боясь заметить на лицах товарищей презрение и брезгливую жалость.
Шаг. Еще шаг.
Руки были связаны за спиной. До крови стянуты зачарованными веревками. Под ногами с шелестом сминалась низкая трава, над головой шумели на ветру вековые сосны.
— Не трогай его.
Каждый раз, когда рядом раздавался грубый голос одной из дикарок, Фай с трудом сдерживал дрожь. Даже с мечом в руке он был беззащитен перед магией врага, а уж такой, связанный, обезвреженный, — тем более. Эти ведьмы могли сделать с ним все, что угодно. Множество слухов ходило о жителях Сумеречных земель. Об их невероятной жестокости, о безобразной распущенности, о постоянной жажде плотских удовольствий.
Что, если…
Не думай! Не представляй!
— Не трогать? Почему нет? — Ведьма, шлепнувшая Фая по заднице, приобняла эльфа за плечи назло той, что попыталась его защитить. — Они наши пленники. Захочу — отымею любого вон в тех кустах.
Кровь ударила в голову. Первым порывом было отшатнуться, уйти от неприятных прикосновений, но слова дикарки заставили Фая замереть — так замирает зверь в предчувствии опасности.
— Не можешь. Ни в тех кустах, ни в этих, ни в каких. Первой себе любовника на ночь выбирает эйхарри. И ей точно не понравится, если мы подсунем ей попользованную добычу.
Рука с плеча Фая исчезла, но он так и продолжил стоять истуканом под шумящими деревьями. Оглушенный. Неспособный осознать и принять услышанное.
Первой себе любовника на ночь выбирает эйхарри.
Любовника.
Теперь шлепок по заднице казался ему мелочью. На горизонте замаячила угроза куда более ужасная. Насилие хуже смерти. Если над ним надругаются, это будет конец всему. Всему! Законы эльфийского народа строги и безжалостны, традиции не допускают исключений: мужчины и женщины, потерявшие честь, становятся изгоями, а изгой никогда не найдет себе пару, не заведет семью, не родит детей. После насилия у эльфа одна дорога — в Кипящие болота. Не захочешь сам — заставят.
Его снова толкнули между лопаток, и он сдвинулся с места, пошел вперед, незряче уставившись перед собой и даже не осознавая, как передвигает ватные ноги.
Эллианна. Он думал об изящной златовласой красавице, оставшейся дома, в «Воль’а’мире». О своей возлюбленной, чистой и непорочной, которую из-за строгих нравов своего народа даже ни разу не подержал за руку.
Эллианна. Эллианна. Если он вернется в Троелевство эльфов опозоренным, униженным, любимая отвернется от него с брезгливым выражением на прекрасном лице. В ее огромных голубых, как небо, глазах он прочтет осуждение, упрек: «Почему ты это допустил? Почему не остановил их и позволил сотворить с собой такое?»
Почему? Почему?
Да потому что меч против магии бесполезен!
Они это поняли слишком поздно.
Одно заклинание — всего одно! — и стальной эфес в его руке раскалился докрасна. От неожиданности, от боли Фай разжал ладонь, уронив оружие на землю. В следующую секунду яростный порыв ветра поднял эльфа в воздух и швырнул в ближайшее дерево.
Фай вспомнил, как вышибло дух, когда с невероятной силой он впечатался спиной в широкий сосновый ствол. Как перехватило дыхание, а в глазах потемнело.
Глупо. Идти на разведку впятером было глупо. Пытаться произвести на любимую впечатление, вступив в отряд «Несогласных», было самым дурацким решением в его жизни.
«Может, все обойдется», — Фай попытался возродить в душе надежду, но, словно в ответ на эти мысли, чужая горячая ладонь огладила его по попе.
Шок. Гнев. Омерзение.
К плечу большой мягкой грудью прижалась женщина. В ноздри ударила смесь неприятных запахов: пот и кровь. Фай попытался отстраниться, но его удержали за веревку, связавшую запястья. Рядом с ухом раздался вкрадчивый шепот:
— Если эйхарри тебя не выберет, ты достанешься мне, красавчик. И не только мне. В лагере несколько десятков женщин, оголодавших без ласки. Но тебе понравится, обещаю. Наша травница приготовит для тебя и твоих приятелей специальное зелье. Поверь, ты будешь счастлив порадовать нас своим телом. Ты будешь просить еще и еще. Умолять.
Ведьма со смешком отстранилась, и Фая наполнил чистейший ужас.
Значит, правда… Вот что его ждет в лагере эйхарри. Позор. Смерть. Потому что изнасилованный эльф все равно что мертвый.
Картинка перед глазами поплыла. Деревья, фигуры его сородичей, идущих впереди со связанными руками, — все сливалось в размытое цветное пятно. Ноги сковала свинцовая тяжесть. В голове звенел нарастающий вопль отчаяния.
Нет! Нет! Нет!
Не верю.
Это не может случиться с ним.
Он найдет способ избежать насилия.
Он…
Эллианна. Эллианна. Если он вернется домой таким… поруганным, она его примет?
* * *
Фай до последнего не верил, что с ним может случиться нечто настолько чудовищное. Даже когда в лагере эйхарри — жестокой, кровожадной драконицы — с него и других пленников начали срывать одежду. Даже когда полуголых, связанных, их поставили на колени перед военным шатром. Даже когда королева, которую в эльфийских лесах называли Чудовищем из Сумрака, вышла из этого самого шатра наружу, пугающая, вся в черном, и принялась осматривать скованных мужчин, как лошадей на рынке.
Даже тогда он все еще надеялся: обойдется. Не верил. Не хотел верить. Не мог.
«Эллианна, Элианна», — шептал Фай свою молитву, свое главное заклинание, ощущая, как немеют руки, стянутые за спиной веревками. Воздух холодил обнаженную грудь, маленький острый камешек впивался в колено, ладонь, которой эльф до этого сжимал раскалившийся эфес меча, горела болью. Фай чувствовал, как надуваются на ней волдыри.
Краем глаза он косился на плененных сородичей — искал поддержку в том, что не одинок в своей беде. Эвер, Огласт — оба стояли на коленях с таким царским видом, словно именно они были хозяевами положения, а не окружавшие их варвары. Прямые спины, вздернутые подбородки, презрение во взгляде.
Фай был не таким. Он дрожал — с каждой минутой все сильнее — и никак не мог остановить эту нервную трясучку. Плечи его горбились, корпус наклонялся вперед, потому что иначе удерживать равновесие в унизительной позе, в которую его поставили, не получалось. Зато длинные волосы завесой закрывали пылающее от унижения лицо.
