Только боги с Солнцем пребудут вечно,
А человек – сочтены его годы,
Что бы он ни делал – всё ветер.
Шумерская поэма «Гильгамеш»
Ветер многолик. И ветер вездесущ. То над морем замрет звенящей тишиной штиль или безжалостно пронесется шторм, то в снегах пройдет суровый буран, движимый его вспыльчивым хозяином, и холодные пальцы коснутся замерзших щек; то в степи гуляет его легкое дуновение, или, перевоплотившись в вихрь, промчится он с яростным свистом.
Ветер поит, ветер изнуряет, ветер дарит надежду и отнимает ее, ветер созидает, подхватывая семена и относя их на плодородную почву, и ветер разрушает, сметая всё на своем пути.
Всё ветер.
Легкий ветер играл волосами маленького мальчика, сидящего на каменистой почве. В степи было тихо до грусти, до отчаяния. Мальчик смотрел прямо перед собой и, лениво водя сухой палочкой по земле, выводил какие-то рисунки. Внезапно до его слуха донеслись шаги.
Высокий юноша в длинном одеянии приблизился к нему и проговорил устало, протягивая кусок хлеба и воду:
– Ты совсем ослаб. Мы переждем здесь ночь и к утру двинемся в путь. Лучше, конечно, сделать наоборот. Мы в безопасности добрались бы до места, укрытые сумраком. Но нужно отдохнуть. Ну же, попей и ложись спать. Тебе потребуются силы.
Маленький Ильдар с жадностью сделал пару глотков и лег. Он больше не плакал, не задавал вопросов, хотя их было множество, они терзали детскую душу. Рослая фигура Самуила, его монашеская сутана и серьезное лицо внушали мальчику спокойствие и чувство безопасности. Он свернулся калачиком и закрыл глаза. Как бы ему хотелось, чтобы всё к вечеру оказалось сном, и он снова бы вернулся домой…
– Кайя, – окликнул Самуил сидящую к нему спиной девочку.
Она чуть обернулась вполоборота, продолжая смотреть в землю.
– Вода. Остался один глоток, – сказал Самуил, подавая фляжку.
Кайя задержала взгляд на протянутой руке: на среднем пальце красовался перстень с драгоценными камнями. Такой и еще несколько подобных она часто видела на руках священнослужителей во время богослужений в храме – знак отличия принадлежавших к Ордену, знак Безмолвных. Девочка насмешливо взглянула на Самуила и отвернулась.
– Почему ты злишься на меня? – спросил Самуил.
Ее плечи чуть вздрогнули.
– Ты плачешь? – спросил Самуил и положил руку ей на плечо.
– Нет! – почти крикнула она и вскочила на ноги.
В вечернем сумраке он видел, как блестели ее глаза.
– Не плачу! – раздраженно и почти со злостью в голосе воскликнула девочка.
Самуил отвел взгляд в сторону.
– Иди спать.
– Не хочу! – ответила она и торопливо пошла прочь.
– Кайя! – Самуил направился за ней.
– Не ходи за мной!
– Куда ты?
– Не ходи за мной! – крикнула Кайя, и голос ее прервался.
– Не ходи… – прошептала она. – Я никуда не уйду. Я здесь… побуду одна.
Самуил сел с маленьким Ильдаром. Мальчик спал. Ветер некоторое время доносил до него тихий всхлип Кайи. Потом всё стихло.
Самуил нашел ее, заснувшей на камне, взял на руки и отнес обратно к месту ночлега. В степи было тихо. Ильдар и Кайя плотнее прижались друг другу. Во сне их дыхание смешалось воедино с легким ветром, и казалось, им вторил вздох спящей земли. Самуил укрыл их плащом. Его задумчивый взгляд из-под нахмуренных бровей силился прочитать на их лицах: какой путь и испытание уготовил им Господь?
Уже третий день они плутали по обезвоженной Степи. Солнце нещадно жалило лучами. Ильдар капризничал, просил пить. Кайя молча облизывала пересохшие губы. Ее ужасно раздражало, что в ней рождались какие-то новые разрушительные чувства. Они словно терние заглушали в ней ростки, посаженные и взращенные матерью, отцом, ее народом, ее детством. Всё надломилось в ней и рушилось. Но больше всего ее раздражал Самуил. Образец чистоты, член ордена служителей.
И он пал, и он соблазнился!
Поблизости нигде не было воды. Искать ее не было ни сил, ни тем более времени. Они остановились сделать привал. Дети сразу же свалились наземь, изнуренные жарой и жаждой.
Самуил подошел к Ветру: в одной руке он держал клинок. Он обнял Ветра за шею и принялся что-то шептать ему на ухо: ласковым вкрадчивым голосом он произносил какой-то бессвязный поток слов. Конь забеспокоился: он было дернулся, метнулся прочь, но сильная рука Самуила удержала, тогда Ветер тревожно зафыркал, не поддаваясь на уговоры хозяина, но потом затих, покорился. И Кайя только увидела, как неестественно взметнулась рука Самуила. Конь странно дернулся, и из его шеи брызнула кровь. Самуил спрятал клинок и, прислонившись губами, жадно пил…
– Тише, тише, – успокаивал он коня, и голос его был довольный, благодарный, но с какой-то дикой хрипотцой. И будто не его вовсе. Чужой.
– Добрый Ветер, хороший Ветер. Напоил. Спасибо.
Он обернулся к детям.
Чьё это было лицо?
Страшное лицо!
– Идите быстрее. Пейте. Ветер поит нас.
Он вытер рукавом испачканные губы, и снова это был обычный Самуил, но Кайя навсегда запомнит его лицо: эти расширенные, будто обезумевшие зрачки, опьяненные от глотка крови. Будто с этим глотком он впитал в себя дикого зверя, что схватил его душу мохнатой лапой и заставил забыть всё то, что служило для него непререкаемым законом. Будто это, а не нарушенный обет, и есть настоящее осквернение.
И ведь они послушно, будто зачарованные, шли к нему, и он брал их на руки и подносил к источнику греха, кровоточащей ране, и пили… жадно пили, ощущая жесткий ворс у губ и терпкий запах пыльного конского тела.
А в ушах звенели слова, произнесенные почти шепотом: «Ветер поит нас». И закрепился в детском воображении не конь с кличкой Ветер, но настоящий степной ветер…
Девушка закрыла крышку ноутбука. Среди теплого августовского вечера раздавались мерные стуки мчавшегося поезда в Москву. В окне проносились темные силуэты деревьев, дачных домов и яркие огни фонарей. В тускло освещенном купе единственной лампочкой, горевшей над нижней полкой, на разобранной постели сидела, обняв худенькие колени, Алина.
Сегодня она хорошо поработала. Самое сложное начать. Вот уже два года она пишет книгу, которую мечтает напечатать где-нибудь. Родные снисходительно относились к ее мечте, считая, что она еще не выросла и не наигралась.
Ее широко раскрытые глаза словно пожирали темноту за окном. Серые темные, как этот вечер, они глядели ясно и вдумчиво. Свет падал на круглое маленькое лицо с тонкими, плотно сжатыми розовыми губами. Короткие белокурые завитки волос чуть прикрывали мочки ушей. Вся миниатюрная с маленькими ручками и тонкими пальчиками, она казалась ребенком, которого хочется приласкать, прижать к себе и защитить от чего-то.
В ее имени Алина было что-то теплое мягкое, созвучное с названием ягоды (малины или калины). Каждое имя несет в себе какой-то прообраз, примерный облик, эскиз человека, которому это имя подходит.
