Желтый запорожец катил по грунтовой дороге, лихо объезжая ямы и булыжники, оставляя за собой длинный шлейф пыли.
Я с недовольным видом сидела на заднем сиденье авто и подпрыгивала на каждом ухабе, не прекращая ни на миг вытягивать из гобеленового чехла сиденья разноцветные нитки. Чехол держался из последних сил, плетение было плотным, но я, тоже не лыком шитая, сдаваться не собиралась.
Нитки отвлекали меня от тошноты.
Поездки в машине были настоящим мучением. И для меня, и для родителей.
В дороге меня укачивало и мутило. Поэтому маме или папе приходилось то чистить салон, то срочно тормозить на обочине. А потом придерживать за плечи, пока меня выворачивало слюнями на придорожные камни и траву.
С детства я знала, что космонавтом мне не быть. Можно и не мечтать. Я и не мечтала. Далеко не загадывала, меня интересовало, как ухватиться за петлю плетения так, чтобы вытащить нитку подлиннее.
Папа вез меня «на побывку» в деревню, к своим родителям.
Я хмурилась по этому поводу.
С одной стороны, ладно, можно наиграться с животными – там собака, кошка и глупые курицы. А с другой – в деревне было скучно и немного одиноко.
Баба и дед, занятые хозяйством, со мной почти не общались. Дед только спрашивал, как дела в школе. А бабушка сплетничала о соседях, кто с кем сошелся и кто как живет – можно подумать, эти темы интересны ребенку.
В деревне мне быстро надоедало, и я чуть ли не со второго дня ждала, когда закончится мое недельное гостевание.
В очередной раз подпрыгнув на кочке (ого, чуть не коснулась головой крыши!), я посмотрела через лобовое стекло и деловито объявила:
– Скоро приедем! Я помню, что впереди еще три поворота, потом мост. А там уже и наша деревня.
Отметила про себя: «Надо не забыть зажмуриться!»
Железный мост со старым деревянным полусгнившим покрытием выглядел жутко. Я боялась, что как только передние колеса коснутся досок, те скрипнут в последний раз, треснут, разверзнется дыра и машина ухнет вниз на дно бурлящей речки.
Но если закрыть глаза, то можно представить, что ничего этого нет. Машина просто скачет по рытвинам. А может, и вовсе не машина, а карета с прекрасной принцессой несется по камням булыжной мостовой, а за ней мчатся лихие злодеи…
Пока обдумывала, почему случилась погоня, машина преодолела мост. Стало не страшно, и я открыла глаза.
Ничего не изменилось: те же столбы вдоль дороги, деревянные ставни на окнах, заборы с облупленной краской, дрова навалены у ворот. Папа то и дело аккуратно притормаживал, уступал путь копошившимся в придорожной пыли курам и ленивым коровам, которые задумчиво брели по дороге и оставляли за собой большие плюхи «лепешек».
Я посмотрела по сторонам. Поискала глазами знакомых собак. Где же вы, беспородные деревенские сторожа с одной кличкой на всех? Любая собака в деревне звалась Шариком. Ни одного романтичного Джека или Ассоль. То ли дело мой выдуманный друг – пес по имени Рэм. Уж я постаралась дать ему красивую кличку!
У зеленых деревянных ворот машина остановилась. Папа коротко пикнул сигналом «мы тут!», откинул переднее пассажирское кресло и высвободил путь мне наружу.
Калитка справа от ворот распахнулась, и, обгоняя встречающего нас дедушку, выскочил «наш» Шарик. Черная лохматая собака запрыгала вокруг меня, ткнула носом в ладони – искала угощение. Пес помнил, что я тайком подкармливала его мясом, выловленным из тарелки со щами. Я удивилась, что собака не на цепи. Обычно днем Шарик охранял двор, а отцепляли его только вечером, и он носился с соседскими псами по улицам. Мне всегда казалось странным, почему собака не караулит двор ночью. Разве воры лезут в дом днем?
– Тихо, шельмец! – прикрикнул на него дедушка. – Вы подумайте, какой прыткий – голову из ошейника вытащил да и рванул гостей приветствовать.
Со двора показалась бабушка, она шагала ко мне, завязывая платок на ходу. Суетливо приобняла за плечи: «Приехала! Надолго? А у нас как раз кошка окотилась, будет с кем возиться». Я смущенно пробормотала, что как всегда – на неделю.
Дед хотел было открыть ворота, чтобы загнать машину во двор, но папа махнул: «Не надо. Я только Тоню привез. Сейчас поеду обратно».
Оставив взрослых выгружать мой нехитрый багаж да обсуждать новости, я взбежала по ступенькам в деревянный дом, который помнил еще прапрадедов. Открыла тяжелую дверь, прошла через сени в светлую комнату. Около двери в углу стояла русская печь, свежевыкрашенная белой краской. Потрогала ее рукой, шершавая стенка холодила руку. Обыкновенно топили печку только зимой, чтобы согреть дом, а готовила еду бабушка на электрической плитке.
По полу пробегали тени от листьев старой рябины, что росла в палисаднике. Вдоль окон тянулась широкая лавка. На правом ее конце восседала огромная кастрюля.
Первым делом я подняла крышку, заглянула внутрь и увидела под вафельным полотенцем две буханки серого и две буханки белого хлеба.
«Ура! Моя любимая еда. Бабушка даст варенье и молоко. Корочку белого хлеба отрежу для себя. А куски серого буду таскать во двор. Накрошу курам, суну теленку, угощу бестолкового Шарика – хоть дурак не понимает, что значит „дай лапу“, но не бродить же ему голодным?»
Закончив инспекцию дома, выбежала обратно на улицу, чтобы успеть проводить папу. Он, как и предупреждал, всего минут десять посидел с дедом на ступеньках крыльца, обсудил «то да се» и уехал домой. Я помахала ему вслед, а потом взяла гусиное крылышко, которое бабушка использовала вместо веника, и смела со ступенек пыль. Белые перья топорщились, ломались, застревали в щелях щербатых досок.
Потом пошла искать котят, чтобы поиграть с ними. Бабушка сказала, серая кошка – настоящая крысоловка! – окотилась в сарае. Нашла: два черных котенка прятались от куриц и драчливого петуха. Я их поймала и не выпускала из рук до вечера, они царапались и кусали меня белыми тонкими зубками.
Солнце закатилось, и по всей деревне началась подготовка ко сну. Куриц загоняли в курятники, коров запирали в сарае, собак спускали с цепи.
Здесь все укладывались рано. В пять утра бабушка вставала подоить корову, а потом дед отгонял криворогую буренку с полными тугими боками в общее стадо на пастбища в луга.
Мне спать совсем не хотелось, но спорить я не стала, уже запомнила, что городские порядки тут были не в чести. Поэтому разделась и легла. Дед оставил возле моей кровати горшок: «Это если ночью захочешь… чтоб во двор не идти».
