Глава 1. Древнейшая из глин
Их трое – черные фигуры на черных лошадях. Непрерывно движутся от зари до зари. Длинные тени в холодной уходящей ночи. На головах потрепанные припорошенные пеплом шляпы. Двое из них, кареглазый и горбоносый, как в фартуках, в выцветших под солнцем пропотевших пончо, а третий, длиннолицый, в старой куртке. У кареглазого брови и ресницы светлые-светлые, будто выгорели от адской жары на солнце бесконечно сменяющихся дней, которые тасует ловкая рука шулера. Настоящие имена эти трое в здешних краях не произносили – так и были друг для друга кареглазым, горбоносым и длиннолицым.
Полоса красной кровоточивой зари и далекий шлейф вулканического пепла возвещают об их пришествии. В небе мечутся покрытые пылью задыхающиеся птицы, похожие на иссушившихся адских грешников. Всадники молчаливой процессией двигаются по пустынной улице, вдоль припорошенных пепельно-серыми хлопьями бесцветных домов. Черные фигуры на лошадях выглядят чуждо, непрошеными гостями, будто изгнанные проповедники отвергнутого мировоззрения, что надели траур по утраченному знанию и давным-давно позабыли, что их объединяло, если вообще помнили. Кареглазый не помнил точно.
В сажевых окнах виден блеск зажженных свечей, горящих в мире, который еще не забыл, что такое свет. Кругом тишина, ни одной живой души. Они минуют бледные гикори и жухлый сад, оставляют лошадей и одного единственного зачахшего мула, нагруженного пожитками, подвязав их за чембуры к коновязи у гостиничной площади. Дорожка, ведущая сквозь убогий выгоревший сад, испещрена цепочкой рифленых следов поверх свежевыпавшего слоя сухого пепла.
Горбоносый втаптывает окурок и утирает рот. Сухие темно-фиолетовые губы оттенка прюнели шелестят в недовольном ворчании. Кареглазый топчется с ноги на ногу.
Благоразумно ли тут лошадей оставлять? спросил он.
А где их еще оставлять? спросил длиннолицый.
Воздух тут – что в твоем дымоходе.
Ты в мой дымоход не заглядывай, я там золотишко прячу.
Не волнуйся, парень, мы все сделаем быстро. Ничего с твоей лошадью не сделается, убежденно сказал горбоносый.
Гостиница выглядела как издыхающий чахоточник. Длиннолицему открыл дверь черноволосый привратник в безрукавной одежде, и все трое вошли в заполненную бледно-белыми людьми залу, где было темно и туманно даже несмотря на то, что темнокожий мужчина зажигал повсюду многочисленные свечи.
Под потолком, оживляя дрожью пламени незатейливый водяной рисунок на штукатурке, сотней свечей пылала люстра. И хотя саму ее, окутанную пылью, было не разглядеть, но пламя ее отдаленных звезд рождало мнимое гало. Длиннолицый сплюнул сквозь зубы, услышав неодобрительное цоканье за спиной, и утер губы рукавом. Свечи горели на подсвечниках. В простенки между громадных витражных, как в церкви, окон были ввинчены канделябры. Стекла серые, как печные заслонки. Плавящийся изжелта-белый воск в течение дня принимал различные формы, постепенно превращаясь в своеобразные экспонаты кунсткамеры, демонстрируя все этапы жизни жуткого бесформенного существа, от рождения и до смерти. И в конце концов свеча потухала в уродливой восковой лужице, и та застывала, как гнущийся под песчаной бурей мусульманский аскет.
Десятки людей, прячущихся в разноцветной полутьме, чувствуя себя древними очевидцами первых восходов и закатов, стояли здесь угольно-черной формацией сгущенной пыли, кашляя, перешептываясь. Они таяли в красном свете покачивающейся лампы как ледяные фигуры на маскараде в стране невиданных чудес, где их пронизывали трепет и благоговение, и всеобщая любовь в предвкушении второго пришествия.
Кареглазый, длиннолицый и горбоносый прошли мимо этих людей, но прежде, чем подняться по лестнице, кареглазый оглянулся. Четвертый ждал их тут – желтоглазый мексиканец с жестким лицом. Он теребил соломенную шляпу в руках.
Где? спросил длиннолицый.
В конце коридора. Справа.
Он один?
Да.
Уверен?
Как в том, что пути господни неисповедимы.
Горбоносый сунул ему скомканную бумажку.
Хочешь больше?
Чем больше мате, тем лучше.
И не поспоришь. У тебя оружие есть?
Мексиканец вытащил из-за ремня шестизарядник, надел шляпу. Горбоносый скомандовал кареглазому следить за окнами снаружи. Длиннолицый поднялся по лестнице и прошел по коридору, звеня шпорами. Мексиканец и горбоносый последовали за ним. Втроем они застопорились у двери, ожидая и прислушиваясь…
Немолодой мужчина в жилетке с перламутровыми пуговицами и галстуке, с черными взмокшими от пота волосами послушал, как чьи-то голоса негромко обмениваются короткими репликами в коридоре за дверью. Он торопливо пересек комнату, держа кольт в руке, подошел к застекленной ширме портфенетра. На сандрике, толкая друг друга, скучились сизо-серые голуби. Мужчина приложил усилие в попытке бесшумно сложить дверь-перегородку. Но безуспешно. Послышался короткий стук, а затем голос.
Холидей?
Мужчина застыл.
Я знаю, что ты там. Открывай.
Нет ответа.
У меня твои деньги!
Мужчина в комнате нервно облизнул губы.
Ты там? Или решил заблаговременно скончаться, понимая, что у тебя попросту нет шансов.
Кто это?
Закон и порядок, крикнул длиннолицый. Открывай чертову дверь!
Слушай, сынок, сдавайся по-хорошему! предложил горбоносый маршал. Просто сложи оружие и открой дверь. И разойдемся тихо и мирно. Мы на попойку, ты – на виселицу.
Мужчина в комнате рассмеялся.
Открывай! В последний раз говорю. Живым так и так не уйдешь.
Да ну!
Уж поверь. Мы таким, как ты, преступления с рук не спускаем. Убийцам женщин и детей.
Лжешь, огрызнулся Холидей. Лжешь, грязная вертепная подстилка, сучья морда, я свои дела знаю!
Ну, раз знаешь, то мне тебе дважды их перечислять не придется. Открывай!
Черта с два! Вздумаете ломиться, одного-двоих убью, а может, всех положу, но живым не дамся! не знаю, сколько вас там, но не думаю, что больше четырех. Буду вас когтями и зубами рвать, глаза выцарапаю, зубы пересчитаю! Вы отсюда как пришли – не уйдете!
Вот же расхрабрился, сучий сын.
Длиннолицый встал напротив двери и произвел несколько выстрелов до того, как горбоносый успел прервать его.
Из ума выжил, мне его живым надо взять.
А на кой черт? С трупом проще.
Идеалы блюду законодательные.
У свиньи под хвостом твои идеалы.
Холидей прятался за кроватью, приподняв голову и положив поверх простыни руку с кольтом. Убью!
Длиннолицый нагнулся и посмотрел через дырку от пули.
Вижу паршивца.
Где он?
Длиннолицый показал жестом и вытащил второй револьвер. Эй, синьор гаучо, подсоби делом, будь добр, э?
Вновь послышался обмен короткими репликами. Холидей оглянулся. Дверь распахнулась от удара ногой. Старая щеколда слетела с петель, и щепки рамы посыпались на пол. Темную комнату залил ослепительно-яркий свет; исходящий паром в пробивающихся из окна лучах солнца, как вампир, мексиканец впрыгнул в помещение и спустил курок. Горлышко пустой вазы на подоконнике разлетелось на осколки. Холидей направил кольт и, заслоняясь рукой, выстрелил в проем, где обрисовались неясные очертания человека в придурковатой соломенной шляпе.
