Сквозь чуткий сон Валя услышала, как в прихожей скрипнула не смазанными петлями дверь. Девочка мгновенно открыла серые глаза и с радостью подумала: «Мама вернулась из булочной – хлеб принесла!»
Она с трудом выбиралась из-под нескольких тяжёлых одеял и старых пальто, предвкушая скорое удовольствие от хлеба во рту.
Валя чиркнула спичкой о коробок и зажгла фитиль коптилки, затем схватила самодельный светильник и стремительно выскочила из комнаты в тёмный коридор. Там она с испугом увидела мать, которая медленно сползала по стене на пол.
– Мама! – сипло вскрикнула Валя и бросилась к ней.
Женщина открыла глаза:
– Сейчас пройдёт, не волнуйся… Устала, насилу дошла.
Но девочка не вняла просьбе матери и, хрипло поскуливая, заплакала.
– Брось, Валюша, брось, – тяжело подымаясь на ноги, утешила девочку мать. – Нельзя нам терять силу духа! Помрём. А выжить надо потому, что жизнь – прекрасна!
– Хлеба хочется, – сказала Валя.
– Пойдём в комнату есть, – предложила мать и подула паром изо рта на свои озябшие ладони.
Женщина поставила светильник на буржуйку, развернула тряпицу, в которой лежало два кусочка хлеба с крохотными довесками. Сощурив глаза, она поглядела на стену, где висели часы-ходики, и сказала:
– Быстро управилась, только семь… а завтрак в восемь.
Валя убрала от хлеба подрагивающую руку и поглядела на мать.
– Терпи, – жёстко сказала женщина.
– Хоть одну крошечку, – взмолилась девочка.
– Нет!
Женщина разломила кусочек хлеба на три равные части, добавила к ним довески от обеих паек и твёрдо произнесла:
– Ешь строго по расписанию. Обещай!
Девочка неохотно кивнула головой в знак согласия.
– Пораньше отправлюсь на работу, боюсь, не поспею вовремя, – тяжело поднимаясь с кровати, произнесла мать.
– Ладно, – тихо ответила девочка, глядя на медленные, сбивчивые движения рук мамы, которая поверх пальто надевала грубый тулуп серого цвета.
– Стул из прихожей разбила на дрова, печку растопишь, как стемнеет, – поучала утомлённым голосом женщина, – щепка прогорит, тогда следующую в топку бросай.
– Хорошо, – подтвердила Валя.
– Пушкина пока не жги и никому не открывай дверь, что бы ни говорили. Ты теперь одна в квартире, – настоятельно предупредила мать.
Девочка вновь кивнула головой, не отрывая взгляда от хлеба на тряпице.
– Люблю тебя, – сказала мама и расцеловала дочь в щёчки. – Будь умницей.
– К Саше можно сходить? – спросила Валя.
– Сиди дома! – жёстко пресекла намерения дочери мать.
– Три дня у них не была, – не соглашалась девочка.
– Ни к чему туда ходить, карточки у них украли, озлоблены они. Мало ли, чего случиться может.
– Теперь у них нет хлеба? – встревоженно спросила дочь.
Мать молчаливо качнула головой и вышла за порог. Пройдя несколько шагов, она обернулась и поглядела на дочь, освещённую тусклым светом коптилки. Ничего не сказав, улыбнулась, взялась рукавицей за металлическое ограждение лестничных ступенек, где давно отсутствовали деревянные перила, сгоревшие с треском в печках жильцов, и пошла на ощупь вниз.
Валя захлопнула дверь, затем провернула несколько раз ключ в скважине нижнего замка и отправилась в комнату.
Коптилку девочка поставила перед собой на стол. Сгоревший керосин разносился тёплым прогорклым запахом по всей комнате и создавал подобие уюта.
Валя взяла книжку, раскрыла её и на обратной, чистой стороне обложки в крайнем правом углу нарисовала карандашом круг. Затем поглядела на тряпицу с хлебом и сразу на часы, которые показывали только половину восьмого. Подув тёплым воздухом на пальцы, она жирно стала чертить бегущие от круга лучи.
Всхрипнул репродуктор и обрадовал Валю живым присутствием, но тут же замолк. Девочка в ожидании глядела на чёрный диск приёмника с длинным шнуром и машинально закрашивала диск солнца карандашом.
Вдруг молчание приёмника прервалось призывом мужского голоса:
– Говорит штаб местной противовоздушной обороны. Воздушная тревога, воздушная тревога!
Противно завыла сирена, а потом часто застучал метроном. Валя соскочила со стула и бросилась под кровать, прихватив одеяло.
Отдалённо послышались первые разрывы снарядов. Минуту спустя громко ухнул совсем близко мощный боеприпас, так что стёкла в окнах и мебели задребезжали. Затем вновь смертельные звуки бомбёжки отдалились и почти стихли.
Но следующий фугас разорвался у соседнего дома и заставил содрогнуться даже стены. Однако Валя высунула голову из-под кровати и поглядела на стрелки часов, которые показывали без одной минуты восемь. Она глядела на часовой механизм, затаив и без того редкое дыхание, и мысленно подгоняла невозможно медленные стрелки. Сейчас Валя не слышала ни взрывов, ни частого стука опостылевшего метронома – только мирное тиканье старинных ходиков.
Ровно в восемь часов, выскочив из убежища, она рванула к тряпице с кусочком хлеба, схватила озябшими пальцами положенную ей третью часть крохотной дневной нормы и с жадностью дикого зверя бросила в рот.
Впалые глаза вспыхнули, и теперь громыхнуло не за окном у дома или на соседней улице, а в её душе разноцветным праздничным салютом удовольствия. Посиневшие от холода губы сладостно чмокнули, язык неторопливо засмаковал скудные питательные вещества из серого хлеба, в состав которого входили: ржаная обойная мука, жмых, опилки, пищевая целлюлоза и хвоя. Вкуснейший кусочек мгновенно растаял в голодном рту, и жаждущие глаза уставились на остаток суточного, 125-граммового пропитания. Валя медленно потянула руку к остаткам хлеба, в полной мере ещё не решившись ослушаться мать. Но голод с силой толкал её ладонь схватить и немедленно проглотить остатки драгоценной снеди. Девочка сморщила лицо от раздирающего противоречия: с одной стороны, мудрого наставления матери, которое сохраняло ей жизнь не один день, с другой – нескончаемого чувства мучительного голода. Она оцепенела всем телом и разумом от невозможности решить чудовищную дилемму и разрыдалась, осознавая полнейшую беспомощность в своём горестном положении.
Из репродуктора вырвались звуки трубы, пропевшие фанфары, а за ними мужской голос возвестил:
– Отбой воздушной тревоги, отбой воздушной тревоги.
Трубы теперь успокаивающе пропели, и неторопливо застучал метроном.
Валя плотно завернула в тряпицу хлеб и поглядела на циферблат ходиков. До следующего приёма пищи оставалось шесть томительных часов.
Сквозь дыры в одеяле, висевшем на оконной раме для светомаскировки, уже пробивались тусклые лучики наступившего дня. Девочка встала на стул, отодвинула край одеяла в сторону и впустила в комнату долгожданный свет.
Она облокотилась на холодный подоконник и уставилась на безлюдную улицу. На другой стороне проезжей части покоился основательно вмёрзший в сугробы из снега и глыб льда пассажирский автобус с чёрными, безжизненными окнами. «Он тоже умер, – подумала Валя, – может, и люди все за ночь умерли?»
