Отрывок из книги Марты С. Пэкетт «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс»
Сначала появились руки – правые кисти, ровно отрезанные у запястья. Они появились на гранитном крыльце полицейского участка в пустых красно-белых пакетах из-под молока с фотографиями пропавших детей на обратной стороне. Пакеты были закрыты сверху, завернуты в толстый вощеный пергамент и аккуратно перевязаны тонкой бечевкой, словно коробка пирожных.
Судмедэксперт посоветовал полицейским обратиться к хирургу или к мяснику, знакомому с устройством костей и сухожилий. Казалось, он восхищался мастерством убийцы, как будто видел нечто прекрасное в четких обрубках, настолько совершенных, что было трудно представить их прикрепленными к чему-либо еще, наделенных собственным бытием.
После удаления рук убийца держал женщин живыми ровно пять дней. Он относился к ним бережно, прижигал и бинтовал обрубки, делал инъекции морфина от боли и ухаживал за ними, как за редкими орхидеями.
Наутро через пять суток он душил их, а потом выставлял их тела напоказ в общественных местах: на лужайках, в городском парке, на газоне перед библиотекой. Все женщины были обнаженными, если не считать повязок – ослепительно-белых, любовно завернутых, словно маленькие коконы, – на местах отрезанных кистей.
Когда она приходит в себя, первым делом проверяет свои руки. Она не знает, как долго пробыла без сознания. Несколько часов? Несколько дней? Она лежит на спине с завязанными глазами; вытянутые над головой руки прикреплены к металлической трубе. Кисти у запястий обмотаны клейкой лентой, но обе руки по-прежнему на месте.
Спасибо тебе, спасибо, дорогой Иисус и сладчайшая Дева Мария, ее руки все еще целы. Она шевелит пальцами и вспоминает песенку, которую напевала мать:
Где ты, где ты, Большой Пальчик?
Вот он я, вот он я.
Как ты поживаешь, мальчик?
Все чудесно у меня.
Убегай, убегай…
Ее лодыжки тоже плотно обмотаны клейкой лентой, и в ступни впиваются сотни иголок и булавок.
Она слышит дыхание Нептуна, которое звучит в хрипловатом ритме почти механически: вдох, выдох. Чук-чук, пуфф-пуфф. Думаю, я смогу, думаю, что смогу.
Нептун снимает повязку, и свет режет глаза. Она видит лишь темный силуэт, склонившийся над ней, но не лицо Нептуна, а все лица: матери, отца, Люка из булочной, где продавали горячие пончики, своего приятеля из средней школы, который никогда не трогал ее, но любил мастурбировать, пока она смотрела. Она видит потемневшее стеклянное лицо Иисуса, видит глаза безногой женщины, которая просила милостыню перед заведением Денни во время утренней толкотни за завтраком. Все эти лица вращаются как хоровод масок на лице Нептуна, и ей приходится закрыть глаза, потому что если она будет смотреть слишком долго, то закружится голова и ее стошнит.
Нептун улыбается, глядя на нее сверху вниз; его зубы блестят, как полумесяц в ясную ночь.
Она пытается отвернуться, но после недавней схватки у нее ноет шея, и она может повернуть голову лишь на долю дюйма, прежде чем режущая боль заставляет ее остановиться. Судя по всему, они находятся на каком-то складе. Холодный бетонный пол. Изогнутые металлические стены, увешанные электропроводкой. Повсюду валяются коробки. Какие-то старые механизмы. Пахнет как на сельской ярмарке: гнилыми фруктами, жиром, сеном и жженым сахаром.
– Так не должно было случиться, – говорит Нептун. Он цокает языком и неодобрительно качает головой.
Нептун начинает насвистывать и расхаживает вокруг нее, словно в танце, приподнимаясь на носках, с легкими поворотами влево и вправо. Его туфли из дешевой искусственной кожи совсем исцарапаны, стертые гладкие подошвы едва ли не скользят по полу. Внезапно Нептун застывает на месте и еще раз внимательно смотрит на нее, потом перестает свистеть, отворачивается и уходит. Его шаги эхом отдаются от бетонного пола. Тяжело хлопает деревянная дверь. Засов встает на место, щелкает замок.
Ушел. На какое-то время.
* * *
Инструменты разложены на подносе неподалеку: зажимы, резиновый жгут, скальпель, маленькая пила, пропановая горелка, рулоны бинтов и марли, толстые хирургические тампоны, металлический совок, плотная белая ткань. Нептун оставил эти вещи там, где она могла видеть их. Это часть игры.
Сукин сын. Сукин сын, сукин сын…
«Прекрати, – говорит она себе. – Думай, а не паникуй».
Завтра утром на крыльце полицейского участка появится еще одна рука в картонке из-под молока. Только теперь это будет ее рука. Она смотрит на пилу, сглатывает комок в горле и закрывает глаза.
«Думай, черт побери».
Она крутит запястьями, пытаясь избавиться от клейкой ленты, но это ничего не дает.
Она открывает глаза и снова видит инструменты, перевязочный материал и пилу с маленькими серебристыми зубьями.
Кто-то стонет слева от нее. Медленно, словно артритная старуха, она поворачивает голову налево и прикасается щекой к холодному сырому полу.
– Ты! – удивленно, но с облегчением произносит она.
Женщина прикручена изолентой к литой железной трубе на противоположном конце склада.
– Я могу вытащить нас отсюда, – обещает она.
Женщина поднимает голову и открывает заплывшие глаза. Она начинает смеяться; разбитая губа трескается и заливает кровью ее подбородок.
– Мы обе мертвы, Дюфрен, – говорит она. Ее голос слабый и надтреснутый – огонь, который она так и не смогла разжечь.
