Van Gogh, le suicidé de la société (tome XIII, pp. 9–64) © Gallimard, 1974
“Dossier de Van Gogh, le suicidé de la société” (tome XIII, pp. 170–196, 202–203, 206, 212–213) © Gallimard, 1974
“Lettres aux médecins-chefs des asiles de fous” (tome I, volume 2, pp. 220–221) © Gallimard, 1976
“Aliénation et magie noire”, in Artaud le Mômo (tome XII, pp. 57–60) © Gallimard, 1974
© Сергей Дубин, перевод, 2016
© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2016
© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС»/IRIS Foundation, 2016
Из всего масштабного литературного и критического наследия Антонена Арто (1896–1948) – полное собрание его сочинений в издательстве Gallimard насчитывает 28 томов – в России относительно широко известен разве что программный сборник «Театр и его двойник» (1938)[1], а по-настоящему «на слуху» и «в ходу» – лишь изложенная в нем революционная концепция «театра жестокости», повлиявшая на развитие всего сценического искусства ХХ в. Другие манифесты и теоретические статьи Арто (прежде всего, в переводах С. Исаева, М. Ямпольского и Е. Гальцовой)[2], поэзия (одним из первых его переводчиков стал в 1977 году яркий и самобытный поэт Вадим Козовой)[3], романы[4] и киносценарии все-таки усвоены в основном узким кругом специалистов и «интересующихся» – при том, что переводился на русский он довольно активно. В плане «тиражности» самым массовым – при всей условности такого эпитета – знакомством русскоязычной читающей публики с Арто стала, пожалуй, подборка «Портрет в зеркалах», подготовленная Б. Дубиным для журнала «Иностранная литература» (№ 4, 1997), хотя это по большей части были воспоминания его современников[5].
К таким «узкоспециальным» текстам Арто вроде бы принадлежит и «Ван Гог. Самоубитый обществом» (декабрь 1947)[6] – это крошечное эссе, кажется, даже теряется во внушительном массиве столь многогранного творчества. Впечатление это, однако, обманчивое: речь тут идет вовсе не о маргинальной работе или библиографической редкости. Сразу же по выходе «Ван Гог» был отмечен влиятельной премией Сент-Бёва (и, по тогдашним свидетельствам критиков, редко когда выбор победителя был столь очевидным), а пару лет назад в парижском Музее Орсэ прошла масштабная выставка «Ван Гог/Арто: самоубитый обществом» (11 марта – 6 июля 2014), объединившая картины, рисунки и письма художника с графическими работами поэта – и в рамках экспозиции каждый вечер устраивались публичные чтения эссе Арто о Ван Гоге. Работа эта, как мы видим, была и остается чрезвычайно актуальной. Впрочем, отстаивание важности произведения, с которым читатель может ознакомиться сам, перелистнув несколько страниц вступления, – занятие неблагодарное, поэтому в следующих ниже строках следует видеть лишь скромную попытку пригласить читателя к такому знакомству с «первоисточником».
«Ван Гог. Самоубитый обществом» предстает ярким примером сразу двух тенденций в словесности (и, добавим, предельно оригинальным их сочетанием) – прежде всего, чрезвычайно личных и лирических, далеких от рецензии размышлений поэтов об искусстве и, шире, взаимного проникновения, влияния и обогащения лирики и живописи. Первые такие работы можно отнести еще к концу XIX в., но «поставлены на поток» и усовершенствованы они были французскими сюрреалистами, и Арто, в середине 1920-х активно участвовавший в деятельности движения, эту традицию в «Ван Гоге» мастерски подхватывает и развивает[7]. Вторая «страта» – это критика так называемой карательной психиатрии и – шире – рестриктивной роли общества как такового. Протесты против методов современной психиатрии также не были чужды сюрреалистам (медик по образованию, «отец» сюрреализма Андре Бретон живо интересовался теориями Шарко и Фрейда) – а среди внушительного ряда схожих работ во второй половине ХХ века нельзя не вспомнить о произведениях Мишеля Фуко. Арто, страдавший психическими расстройствами после перенесенного в детстве почти смертельного случая менингита, был чрезвычайно восприимчив к этой теме (свидетельством чему инициированное им коллективное «Письмо главврачам психлечебниц», опубликованное в журнале «Сюрреалистическая революция»); его собственный опыт интернирования и сеансов электросудорожной терапии позднее придал ей донельзя личное звучание, о чем он с неподдельным надрывом пишет в заметке «Сумасшествие и черная магия» (вместе с «Письмом…» она приведена в приложении к настоящему изданию).
Поводом к написанию «Ван Гога» стало посещение Арто магистральной ретроспективы художника в столичном музее Оранжери (январь – март 1947), однако, скорее всего, еще до ее открытия с предложением написать что-то о Ван Гоге к нему обратился известный парижский галерист Пьер Лёб. Такой выбор, что называется, напрашивался сам собой: кто, как не только вышедший из психлечебницы поэт[8], лучше напишет о художнике, которого традиционно считали сумасшедшим? Сложно сказать, насколько Арто изначально следовал такой логике – однако сама идея его скорее увлекла (как напишет он позднее в черновиках к «Ван Гогу», «девяти лет в сумасшедшем доме не вынесет никакая живопись – и никакая жизнь, – а потому уж сам не знаю, чем привлекла меня мысль написать что-то о Ван Гоге. Когда я вышел из этого девятилетнего заточения, все книги и картины рассыпались в пыль у меня на глазах – но только Ван Гог своей ценности не теряет»).
Собственно психиатрическое «измерение» случая Ван Гога приобретает для Арто актуальность после знакомства со статьей «Его безумие?», опубликованной в приуроченном к выставке в Оранжери номере еженедельника Arts (31 января 1947) – вырезку ему прислал все тот же Лёб. В статье приводились выдержки из работы некоего доктора Беера «О демоне Ван Гога», где тот утверждал, что художник страдал от целого ряда расстройств психики. По свидетельствам близких, как изложенные факты, так и сам тон статьи (напомнивший Арто о том, как с ним разговаривали многочисленные психиатры) возмутили поэта, возможно, именно тогда решившего написать-таки – как бы «из солидарности» – статью о Ван Гоге, которая должна была также стать своего рода обвинительной речью против психиатрии, порождающей такой дискурс, и общества, узаконивающего как этот дискурс, так и существование самой психиатрической дисциплины. Он попросил друзей сопроводить его на выставку в Оранжери, куда отправился утром в воскресенье 2 февраля. Позднее Арто побывает на выставке еще раз в компании Пьера Лёба, но рукопись «Ван Гога» тогда уже была передана издателю, и этот второй визит, по всей видимости, никак на текст не повлиял.
Сложившаяся со временем – и даже приводимая в ряде академических публикаций – версия о том, что эссе было написано всего за два дня, действительности не соответствует
