ПРЕДИСЛОВИЕ
Шел 1580 год или, как в то время в государстве Московском было принято летосчисление, год 7088-й от сотворения мира. Подходило к концу царствование Ивана Грозного. На востоке обстановка была относительно спокойная, потому что Московии больше не могли противостоять полудикие орды татар, по уровню экономического и военного развития жившие, как и сто лет тому назад; тем более что многие татарские царьки, ненавидя все русское, но подчиняясь вынужденно силе, присягнули великому князю московскому, царю всея Руси, и были контролируемы. Наиболее опасными оставались разрозненные отряды крымских татар. Но и с ними Московия, несмотря на огромные степные территории на южных окраинах, худо-бедно справлялась: обустроили для этого линии укреплений из острогов, в которых имелись сторожевые полки, называемые украинными. Озабочен царь был северо-западными границами. Затеянная с Ливонским орденом еще в 1558 году война, которая первые пять лет шла успешно, так что государство расширилось немалыми землями, переросла в войну затяжную, но уже не с Ливонией —
она прекратила свое существование и перешла под начало Литвы, – а война шла с Речью Посполитой, в которую к тому времени объединились Литва с Польшей. Новое польско-литовское государство, возникшее после выродившейся династии Ягеллонов и ее последнего представителя Сигизмунда Второго Августа, возглавил молодой король Стефан Баторий, венгр по происхождению, политик умный и полководец талантливый. Война с ним для Московии стала малоуспешной. Иван Грозный не обладал теми дарованиями полководческими, какие имел Стефан Баторий. Московское государство растеряло не только завоеванное прежде на западе и Балтике, но передовые отряды войск короля почти беспрепятственно совершали рейды вглубь страны, угрожая по всей линии от Смоленска до Пскова и Новгорода Великого. Войска Речи Посполитой были вооружены лучше войск царя, более современным оружием, в них воевало много профессионалов-наемников из Европы, тогда как войска царя наполовину состояли из отрядов вотчинных и поместных бояр, больше преуспевавших в соперничестве за звания и места ближе к телу царя, чем в военном искусстве; профессиональными военными были только стрельцы, пушкари да постоянно несшие охрану служилые из городовых дворян и детей боярских (потомки прежних дружинников, состоявших на службе удельных князей). Испытанных в боях ратников не хватало, потому что многие из них были истреблены еще во время опричнины по подозрению в нелояльности царю, который всю жизнь был преследуем маниакальным страхом, видел в своем окружении одних заговорщиков, покушающихся на его власть. Поэтому, видимо, писал тогда опальный князь Курбский царю о военных возможностях Московского государства: «Остался ты с худородными “воеводишками”, которые пугаются не только появления неприятеля, но и шелеста листьев, колеблемых ветром»1. Эти «воеводишки» потом станут управлять Московией, а в Смутное время чуть не доведут государство до полной погибели. Пока же в Московском государстве продолжал править самодержец и все его молитвы были о том, чтобы не отвернулся Бог от него, помазанника Божьего, чтобы Речь Посполитая остановила свой натиск вследствие какого-нибудь чуда, – тогда он заключит со Стефаном Баторием мирный договор на любых, даже унизительных условиях. Но, молясь Богу, царь по поступкам и делам своим более материалист, чем идеалист, полагался, конечно же, на людей, живших в его землях, на тех, которых сам не так давно безжалостно истреблял. Этим царь Иван IV ничем не отличался от деспотов, живших до него, живущих после него, которые, когда чувствуют, как начинают терять власть, когда «горит под ними земля», последнее прибежище, как всякие правители-негодяи, ищут в патриотизме народа, о котором вспоминают, чтобы спасти свою шкуру.
А что же люди?.. А люди, народ, руководствуясь инстинктом сохранения себя, своей идентичности, творят чудеса и без молитв царских или церковных, отражая иноземного врага. Так и войскам Стефана Батория противостояли не только военные и служилые люди, но, не надеясь на царя или Бога, простые жители Великого Новгорода, Пскова, Смоленска и других больших и малых городов и крошечных деревень.
Одно из таких противостояний произошло на Смоленщине. Вошло оно в военно-исторические хроники, как Битва при Настасьино в октябре 1580 го-
да. Полноценного сражения в этой битве с русской стороны вовсе не предполагалась. Сильному вражескому отряду, вышедшему из Орши, не мог оказать должного сопротивления гарнизон Смоленска; тем более что этот многотысячный вражеский отряд предполагал сойтись у Смоленска с войском Стефана Батория, разорившего накануне Великие Луки, и далее они должны были взять Смоленск, чтобы потом установить границы Речи Посполитой на востоке до самой Вязьмы. Эти планы Речи Посполитой нарушил разгром отрядов Оршанского старосты и воеводы Филона Кмиты. Чудо случилось: Стефан Баторий повернул назад, в Литву.
Важным результатом сражения стало то, что на время прекратились «походы» Речи Посполитой на Московию и Иван Грозный смог взять некоторый передых в сложных отношениях с Польско-Литовским государством. В 1583 году царь подписал долгожданный мир, правильнее будет сказать, что это было хрупкое перемирие, которое, однако, сыграло большую роль в истории. Вскоре, в 1584 году, царь умер, а в 1586 году умер Стефан Баторий. Приди поляки и литовцы в Московию сразу после смерти Ивана Грозного – неизвестно как вообще сложилась бы судьба Московии и Руси.
Военная хроника и историки не скрывают, что исход битвы для русских при Настасьино был неожиданный; рассчитывали в лучшем случае измотать и потрепать силы поляков и литовцев, не более. Порой и вовсе событие и сражение при Настасьино называют странным, невероятным по результату, но, восхваляя царских воевод, умалчивают заслуги тех, кто в не меньшей степени содействовал чудо-победе. Это несправедливо, победа далась не одними заслугами царских воевод, победе помогли простые люди, о них этот рассказ.
1.
Осенью, когда вечером на южном небосклоне появлялась самая яркая звезда, известная как Сириус, из лощины, что за деревней Настасьино, доносился вой. Завидев звезду, холодно и таинственно поблескивающую из глубин космоса, волки, чуя ее только им известным образом (китайцы эту звезду так и называют – Волк), пели в несколько голосов. Среди голосивших зверей различались молодые, с нотками повизгивания, и слышались голоса низкие, густые, зрелых хищников. От этого воя всему живому в округе становилось не по себе: умолкали брехавшие в крестьянских дворах собаки, настороженно прядали ушами в хлевах копытные, даже куры, и те мгновенно прекращали шебаршить и переругиваться на насестах, замирали, боязливо, по куриному глупо и любопытно повертывая шеи. Только люди были спокойны, а кто-то из них отпускал в сторону лощины ругательные слова за нарушенный в очередной раз покой деревни. Народ, живущий здесь, среди полей и лесов, знакомый с волками не понаслышке, знал, что воют действительно волки, а не собаки, но не боялся, потому что волки были заперты в крепких клетках и находились под присмотром их сельчанина Варлама прозвищем Пчела. Прозвали его так пятнадцать лет назад местные за основное занятие – бортничество, когда он первый раз появился в Настасьино и здесь осел. Его в писцовых повинных книгах, которые содержали описи дворов, имевшийся в них скот, количество десятин засеваемой земли, плодовые деревья, запасы четвертей хлеба и прочее, а также количество «крестьянских животов» в деревне, так и указывали: «перехожий владелец двора Варлам Пчела». Он пришел сюда и поселился, как это делали многие в то время, когда крестьяне еще не были окончательно закрепощены, и им разрешалось раз в году, когда заканчивались полевые работы, менять одно оседлое место на другое или за выкуп уходить от одного землевладельца к другому. Варлам взял землю в лощине, что тянулась за деревней, – полторы десятины малоудобной для хлебопашества земли, пригодной разве что для кошения травы на сено.
