Холодные морские волны накатывали на берег, смывая следы на песке, не оставляя ему никакой памяти о прошедшем здесь человеке. Сотни и тысячи лет море смывало память о многих и многих людях, о целых народах, покидавших эту суровую северную землю в поисках лучшей доли. Морю все равно – у него впереди долгие века, ему нет дела до коротких человеческих судеб. Море собирает силы, чтобы устроить бурю и гонять огромные горы воды от одного берега до другого. И если при этом оно разобьет в щепы какое-нибудь утлое суденышко, пустив его безрассудных обитателей на прокорм рыбам, не беда – сколько еще людей, этих странных маленьких существ, которым вечно нет покоя, будут строить свои хрупкие корабли, вырезать им на носу головы одного и того же уродливого зверя и, распустив паруса, пускаться в полное опасностей плавание. Буря уляжется, море уснет, копя силы для нового буйства, но и в его снах не найдется места человеку. Безучастное к жизни и смерти храбрецов, вздумавших пересечь его, море тем более равнодушно к жалкому копошению на своих берегах, и волны беспощадно стирают мириады и мириады оставленных людьми следов. И нет разницы, кто оставил след – бесстрашный воин или ничтожный трус, благородный ярл или презренный трэлл[1], – море не делает никакой разницы между ними, бездумно размывая любую память о них.
Память людская – иное дело. Из поколения в поколение передаются рассказы о былом – саги. Скальды, поэты-певцы, плетут из прядей прошлого нити повествований, а затем возглашают их перед собраниями свободных мужей и при дворах конунгов. В своих песнях они восхваляют подвиги и доблесть, проклинают вероломство и коварство. Так память о деяниях людей, добрых или злых, остается жить даже после смерти тех, кто их вершил. И пока род людской пребудет на земле, до того времени, пока Вальхалла не переполнится душами павших воинов, каждый внимающий песне скальда будет помнить о предках своего народа, чьи судьбы оказались запечатлены в сагах. И этой памяти не смыть водами даже самого сурового и буйного моря.
Но не каждому дано вплести свою судьбу в полотно саги. Только самые храбрые воины, покрывшие неувядаемой славой свое оружие, отважные мореплаватели, открывшие для заселения новые, неведомые доселе края, великие конунги, покорившие своей власти соседние народы, достойны того, чтобы о них слагали песни. Особая порода людей, выделяющихся даже в среде могущественных народов Севера, а окрестным языкам и вовсе кажущихся полубогами, а может – дьяволами. Неустрашимые, словно разъяренные медведи, стойкие, словно скалы, мудрые, словно столетние во́роны, – именно они стоят у кормила истории. Таким был и Ансгар, сын Ансвара из Тюлоскуга. Эта сага – о нем.
Ансгар прощается с родиной
Ансгар стоял на берегу моря, жадно вдыхая соленый воздух. Это был воздух родины со всеми его разнообразными, привычными с детства запахами, не всегда приятными, но такими дорогими в эту минуту. Невдалеке заканчивалась погрузка снаряжения и продовольствия на драккар, но никакого личного имущества, кроме оружия, у него не было, и он решил позволить себе немного расслабиться после последних напряженных дней и уделить время прощанию с домом. Вообще-то большую часть своих неполных семнадцати зим он прожил в лесу, а на морском берегу бывал пару раз в году, не чаще. Но все-таки это был берег родной земли, которую ему так не хотелось покидать. Однако решение было принято, Бальдр Кривой уже взял их с братом в свою дружину, и корабль вот-вот должен был унести его из Остергёталанда на восток, в чужую и неведомую страну. Ансгар повернулся и посмотрел на запад, туда, где среди густого леса должен был быть его дом. Но дома не было, он сгорел.
* * *
Это случилось недели две назад. Вместе со старшим братом Агнаром они ушли в глубь леса в поисках зверя покрупнее. Охота была удачной, им удалось завалить матерого лося. Выпотрошив и разделав тушу, они уложили добычу в сани и двинулись в обратный путь. Идти было неудобно, весна только-только очнулась и еще не успела дать о себе знать по-настоящему, но снег уже стал рыхлым, пористым. Сани то и дело проваливались или застревали на первых прогалинах. Когда оставалось пройти еще немного, Ансгар почуял слабый запах гари, но не придал этому значения. И напрасно. Выйдя на поляну перед домом, вместо привычного глазу прямоугольного строения братья увидели только столбы, которые должны были подпирать крышу. Сама крыша обвалилась вместе со стенами и теперь догорала, испуская клубы густого черного дыма.
Чуть в стороне от пожарища лежали два тела. Бросив сани, Ансгар и Агнар как один кинулись к ним со всех ног. Мужчина лежал, широко раскинув руки и уставив взор остекленевших глаз куда-то ввысь. Сверху на нем, словно прикрывая от неведомой опасности, лежала женщина. Это были их отец и мать. Опустившись на колени, Ансгар осторожно перевернул мать на спину и сразу понял, что она жива. Голова ее была разбита, волосы слиплись от запекшейся крови, обычно яркие щеки побледнели, но все-таки она была жива. Ансгар ясно видел, как поднималась, набирая воздух, ее грудь. Он облегченно вздохнул, но тут же услышал слова брата:
– Отец мертв.
Ансгар посмотрел на старшего брата и встретился с его строгим взглядом. Лицо Агнара казалось окаменевшим, если бы не ходившие желваки. Потом Ансгар медленно перевел взор на тело отца – оба его плеча были разрублены, в груди зияла еще одна рана.
Мать еле слышно застонала. Сбросив охватившее его оцепенение, Ансгар вскочил на ноги и бросился за водой. Когда он вернулся, Агнар уже устроил мать поудобнее и сидел рядом, зажав ее ладонь в своих огромных лапах. Вдвоем им понемногу удалось привести ее в чувство. Придя в себя, она начала говорить, и из ее сбивчивого рассказа перед братьями обрисовалась нерадостная картина. Вскоре после того, как они ушли на охоту, мать, возившаяся у очага, услышала, как снаружи доносится какой-то шум. Выйдя из дому, она увидела целый отряд вооруженных людей, один из которых – большой, с черной бородой и свернутым на сторону носом – разговаривал с отцом. Они о чем-то спорили. Вдруг воин выхватил меч и с размаху ударил отца по левому плечу. Тот упал, и нападавший повернулся к своим, что-то им говоря, но отец снова поднялся и правой рукой – левая безжизненно свисала вдоль тела, грозя вот-вот совсем отвалиться, – ударил злодея прямо по уху, да так, что он отлетел в сторону локтей на шесть. Но тут же другие воины бросились на отца, и один из них пронзил его копьем, а другой ударил секирой по правому плечу, ближе к шее. Увидев, как убивают ее мужа, мать метнулась к нему, но когда подбежала, его бездыханное тело уже лежало на снегу, а воины, погубившие его, оттирали свое оружие от крови. В гневе она бросилась на их предводителя, того, который нанес первый удар, и стала колотить его кулаками куда придется – по спине, по плечам, по груди. Одной рукой он держался за голову, приходя в себя после могучего удара отцовского кулака, а другой нехотя отбивался от матери. Так продолжалось недолго. Вскоре воины стали посмеиваться над своим старшим, и тот, разозлившись, снова взялся за меч и со всей силы ударил мать по голове, но не клинком, а рукоятью. От удара у нее потемнело в глазах, подкосились ноги, и она упала. Из последних сил она подползла к телу мужа и обняла его, думая, что ее тут же и убьют. Но пришлым воинам больше не было до нее дела – они принялись на скорую руку грабить брошенный на произвол судьбы дом. Из раны на голове сочилась кровь, и мать начала терять сознание. Заброшенная на крышу горящая головешка была последним, что она увидела перед тем, как окончательно лишиться чувств.
