Го́ра… Так называли его в семье, называли друзья, близкие… И сам себя он тоже называл – Гора. Имя Георгий как-то не звучало в близком кругу. Я слышал это имя – в применении к Николаеву – всего несколько раз в жизни. Например, в Доме кино, на премьерах фильмов, снятых по его сценариям. Ведущий именовал всех участников съемочной группы, стоявших на сцене, и тогда звучало: «Георгий Николаев». А Гора стоял со спокойным видом – по своему обыкновению, немного в стороне, – и казалось, что это вовсе и не его имеют в виду.
«Кроссворд» – это заголовок одного из ранних рассказов Горы Николаева.
…Впервые я услышал рассказ «Кроссворд» – именно услышал, а не прочитал – в далеком 1975 году. Или в 1976-м, но никак не позже. Мы тогда встречались в студии «Зеленая лампа “Юности”», на лекциях, которые читали разные писатели, но главным образом – на собраниях семинара сатиры и юмора, которым руководил Виктор Славкин. Встречались, читали свои рассказы (надеясь, что в «Юности» их и опубликуют), слушали рассказы товарищей, ругали их, хвалили, помалкивали, в общем, веселились как умели. Мы не только встречались там с Горой, но и подружились. Оказалось – надолго. На всю последующую жизнь.
Услышав рассказ «Кроссворд», я пришел в восторг. Не потому, что это лучший рассказ в мировой литературе (возможно, встречаются и получше). И не потому, что это очень хороший рассказ (так оно и есть). А главным образом по той причине, что он очень искусно, талантливо сделан. Секрет этой сделанности очень прост: в рассказе все слова на своих местах. Ни сдвинуть, ни передвинуть. Ни убавить, ни прибавить. Ничего лишнего. Кажется, это просто, а на самом деле – чертовски трудно. Все лучшие произведения литературы написаны – сделаны – именно так. Потому что хорошие писатели не только ценят каждое слово, но тщательно выбирают место, где этому слову стоять.
Между прочим, Набоков очень любил кроссворды и знал в них толк, даже сам составлял их. Русскую замену слова «кроссворд» – крестословица – как раз Набоков и придумал, о чем гордо написал в «Других берегах».
Но здесь речь не о Набокове, а о другом писателе, для меня куда более важном.
В сущности, каждое хорошее произведение литературы – это и есть кроссворд. Слова встречаются, пересекаются, расходятся, снова переплетаются, а в итоге получается, что каждое – именно там, в том единственном месте, где ему положено быть. Замени это слово другим, даже похожим по расположению букв, – кроссворд не получится. Просто-напросто рухнет.
Именно так – точно и метко – написаны и все остальные рассказы Горы. И киноповести. И киносценарии. И все заметки в записных книжках, которые Гора иронично назвал «Тильки так!». Он любил иронию. По отношению к самому себе тоже. И прекрасно владел юмором – тонким, мягким, порой даже незаметным, но всегда острым. Это было поразительное качество его творений – тонкий острый юмор. То, что и называется: остроумие.
Я сейчас говорю о Горе как о писателе. Конечно, он был замечательным киносценаристом, кинодраматургом, но ведь все его сценарии и киноповести – это и есть проза. Очень хорошая проза. Настоящая литература.
Удивительно, но как писатель Георгий Николаев до сих пор почти неизвестен. Изданий его произведений очень немного. В разные годы увидели свет всего шесть его рассказов (по одному рассказу – в журналах «Юность», «Вокруг света» и «Химия и жизнь» и три рассказа, включая «Кроссворд», – в сборнике «Перпендикулярный мир»). Плюс сценарии «Звездный час по местному времени (Облако-рай)» и «Ноев ковчег» (оба в журнале «Киносценарии»). Это – все публикации.
В чем причина? Можно только гадать. Почему-то кажется, что Гора не очень любил публиковаться: ему были невыносимы прикосновения чужих рук – в редакциях, издательствах – к его произведениям. И он просто терпеть не мог редакторов. С хорошими писателями это обыкновенно так. Они, хорошие писатели, прекрасно сами знают, как писать и как расставлять слова, вмешательство в то, что написано, – недопустимо. Впрочем, хороших редакторов хорошие писатели уважают. Но где их взять, хороших редакторов? Они так же редки, как и хорошие писатели.
А может быть, Гора просто терял интерес к тому, что уже им написано, и к дальнейшей судьбе своих сочинений был изрядно равнодушен. С хорошими, по-настоящему хорошими писателями такое тоже весьма часто случается: они не любят оглядываться и смотрят вперед, высматривают новые произведения в тумане будущего.
Как бы то ни было, в этой книге собраны основные прозаические произведения Горы Николаева – киносценарии, киноповести, рассказы, записные книжки. Спасибо за это его жене (ужасно не хочется писать – вдове), Любе Аловой, сохранившей наследие чудесного писателя.
Да, Гора Николаев не любил редакторов (и в этой книге нет никакого редакторского вмешательства). Но пуще всего он не любил серость и глупость. Всё, что он написал, и рассказы, и сценарии, – это и есть противостояние серости и глупости человеческой.
А еще он не выносил…
…«Невыносимая легкость бытия». В названии романа Милана Кундеры есть некая обманчивость. Симпатичный оксюморон, легкий парадокс. Кроссворд из трех слов, в котором одно слово стоит не на своем месте. Правильнее было бы не легкость, а тщетность. Легкость не так уж и невыносима. Но что действительно невыносимо, так это тщетность бытия. Вся философия (если в трех словах), вся лучшая литература, в том числе и роман Кундеры, – именно об этом, о невыносимой тщетности бытия.
И как раз о ней писал, именно ее не выносил Гора Николаев. Его герои отчаянно сопротивляются проклятой невыносимой тщетности, этой «плоской жизни на круглой Земле»: и Коля – перекати поле, и Дзисай, и Паша с Аней из «Гипнопотама», и Трофи («Ушел и не вернулся»), и прочие, и прочие.
Все произведения Горы Николаева – это и есть поединок с невыносимой тщетностью. Хороший писатель может реагировать на невыносимость бытия только так – сочиняя истории об обыкновенных людях, попавших в необыкновенную западню тщетности. Тильки так.
Жизнь человека, жизнь писателя – это тоже кроссворд. Хорошо, когда все слова стоят на своих местах.
Вот как в этой книге.
Виталий Бабенко
