Монотонные степные пейзажи да жара сделали свое дело – Петрович уснул, покачивая головой в такт кочкам да ямкам на дороге. Он сладко посапывал, иногда звучно всхрапывал, чем очень смешил дочку водителя грузовика, которая, не смея разбудить известного журналиста, лишь беззвучно хихикала при очередной руладе. Впрочем, Петровичу было не суждено проспать до окончания поездки – оглушительный хлопок, скрежет металла, громкая ругань пожилого водителя заставили Петровича вскинуть голову и вытаращить глаза.
– Что еще случилось? – испуганно пробормотал он, резко вырванный из снов.
– Да колесо, тудыть его растудыть, – засуетился водитель, вылезая из машины и при этом кряхтя по-стариковски.
– Застряли мы, похоже. Надо колесо менять. Нам-то спешить некуда, а вот до города сегодня не доедете. Да мы вас пристроим на ночлег, будьте здоровы, хорошо пристроим! Не волнуйтесь вы так! – взмахнул водитель руками.
Фраза о том, что сегодня машина уже не доедет до города, вызвала у Петровича целую гамму эмоций, а в гневе он становился страшен. Его лицо багровело, волосы сами собой становились дыбом, что производило неизгладимое впечатление на окружающих. Вот и дедушка-водитель, увидев Петровича, вылезшего из машины, так его испугался, что из рук его выпали и ключи, и домкрат, который он достал из кузова грузовичка.
Петрович обреченно вдохнул, оценив ситуацию с колесом. Опытный и бывалый журналист, он понял, что да, они застряли, что нет смысла ругаться с дедом-водителем, а надо искать ночлег.
Дед, расценив молчание Петровича как согласие, продолжил свой монолог, собирая железки в дорожной пыли:
– Ну и ладно, ну и хорошо, неча так волноваться-то. Вот мы к Деду вас поселим, тут недалеко, дотемна дойдем. А машину-то мы починим, и утречком – до города. Вылезай, доча!
Дед уложил железки обратно в кузов, запер грузовик, и троица двинулась в путь.
Оказалось, всего в часе ходьбы, за пролеском, стоял небольшой деревянный храм, с маленьким отдельно стоящим деревянным домиком. Рядом расположилась пара небольших строений с коровами, да курами.
– Дед, а Дед! – громко крикнул водитель. – Примешь на ночлег-то?
Навстречу нежданным гостям вышел, сгорбившись, священник в черной рясе. Опираясь на клюку, он приглядывался, кто так бесцеремонно его окликнул.
– А, это ты, Макарыч. И дочку привел! А кто еще с тобой?
– Журналиста в город везу. А вот колесо у меня лопнуло, дотемна не починить. Есть у тебя смышленый кто из работников мне в помощь?
– Ну что же, проходите, – развел руками священник, – и смышленый кто найдется.
Быстро стемнело. Водитель ушел с каким-то мужичком ремонтировать колесо, дочка водителя заснула на сеновале и, видимо, собиралась проспать там до утра.
Стол, за которым собирали нехитрый ужин, стоял на улице. Петрович хозяйствовал. Как раз когда ужин был готов, послышалось тарахтение мотора.
– Ну как? Поедет завтра утром? Доедем до города? – спросил Петрович.
– Да, колесо пробило, новое я вот взял взаймы – доедем, – успокоил Макарыч журналиста. И, хитро улыбаясь, пошел ужинать.
После ужина, скрутив цигарку, водитель попросил:
– Дед! Расскажи журналисту свою историю. Ведь недаром к тебе попали. Когда еще выдастся такой случай! А человек Петрович хороший, душевный. Ведь наш председатель кого попало-то в гости к себе не позовет, абы какому журналисту рассказывать-то про своих буренок не станет, ты же знаешь!
– Что же, я расскажу, – прищурился священник. – Только история очень необычная. Если бы не знал, что умирать мне скоро, я, может, и не стал бы рассказывать, да ведь пообещал тогда, поклялся, что до моей смерти история получит огласку. Поэтому ты, журналист, мне такое же обещание дашь – что не переврешь в истории ни слова, ни фамилии и не уберешь записи в стол, а обнародуешь.
Удивленный Петрович, предвкушая сенсацию, уверил священника, что постарается обнародовать историю и не будет искажать ни слов, ни фамилий…
Светало. Макарыч и его дочка сладко спали. Рассказ был окончен и записан, а озадаченный Петрович уже пожалел о своем обещании. Мудрый священник, пряча усмешку в седой бороде, ему посоветовал:
– Да не боись ты так, журналист! Ты сдержишь свое обещание лет через двадцать. Тогда многое поменяется в нашей стране, и такую историю можно будет рассказывать безо всяких оглядок…
Действительно, прошло много лет, прежде чем Петрович смог сдержать обещание. И вот эта история, удивительная и ужасающая. Совпадение имен и дат с реальными историческими фактами останутся на совести Петровича, ведь именно так он записал их в своей тетради со слов старого священника в глухом маленьком степном храме. А был ли священник на самом деле, происходили ли те события, или это все приснилось Петровичу – о том не нам судить.
Эту удивительную историю я услышал от совершенно разных людей. Начало ее мне рассказал православный священник, середину – буддийский монах, а окончание – дочь красного комиссара.
Так сложилось, что в январе 1928 года я попал в пересыльную тюрьму в Улан-Удэ. Был я послушником, когда разогнали наш монастырь, и попался на квартире у нашего батюшки во время совершения службы. Так я оказался в тюремном вагоне и попал в Сибирь.
В одной камере со мной были все репрессированные политзаключенные. Среди них были люди разных национальностей, вероисповедания, профессий, социального статуса. В основном, конечно, это были люди из числа интеллигенции: учителя, врачи, священнослужители разных конфессий. Православные священники, буддийские монахи. Там я встретил и своего старого знакомого – отца Савву. Он был очень плох: холода и нечеловеческие условия содержания сделали свое дело. Я поклонился и поцеловал его. Казалось, он еле дышал. Увидев меня, он как будто воспрял духом.
– Вот видишь, Тихон, куда нас занесло. Думал, не увижу уже никого знакомого, некому будет передать от меня весточку родной сестре… И, главное, кто виной-то всему? Мой однокашник! Кто бы мог подумать!!!
– Вы про кого? Вы знаете, кто на вас написал донос? Или кто арестовывал? Как вам удалось узнать фамилии?
Отец Савва поманил меня пальцем, а я нагнулся ниже, практически касаясь ухом его губ.
– Да нет, я знаю их главного. Знаю Вождя. Знаком с ним по семинарии, – прошептал он мне чуть слышно.
– Это вы про какого вождя?
– Про того самого. Про товарища Сталина! – шептал Савва. – Наклонись и слушай! …Он поступил в Тифлисскую духовную семинарию в 1884 году и проучился в ней пять лет. Перед самым окончанием учебы его отчислили из состава абитуриентов.
– Потому что узнали, что он марксист? – предположил я.
