На въезде в наше село, у притока реки Шегарки – Тетеринки располагалось кладбище. Это кладбище внушало нам, ребятишкам, страх и ужас. Про Тетеринское кладбище ходило очень много ужасных слухов, а приключившееся происшествие там в это лето с нашей старостой класса Ольгой Гуселетовой окончательно убедило нас, что там нечисто.
В начале сентября, уже учась в школе, наш класс проходил через Тетеринку, направляясь на уборку льна. Нас было много, шумно, весело, никто ничего не боялся, и мы на кладбище задержались, рассматривая могилы. Над деревянными покосившимися крестами глухо шумели опадающие осины и тополя, трава в рост человека скрывала безымянные холмики могил.
Вдруг услышали глухой шум и отрывистый вскрик. Ольга Гуселетова, рассматривая могилу какого – то знакомого, вдруг провалилась выше колен. Могилу, видно, зимой присыпали мёрзлой землёй со снегом, и она оказалась почти пустой – лишь корочка дёрна сверху. Подбежали к Ольге все разом и обомлели. Побледневшая старостиха дико, с ужасом уставилась в могилу, упершись одной ногой о край земли и безуспешно выдёргивая другую. Страшная картина поразила всех. Оскалившийся мертвец двумя руками – костями цепко держал Ольгину ногу, провалившуюся сквозь рёбра груди. Пронзительно закричали, завизжали все, кидаясь врассыпную. Не потерявшая окончательно самообладание Ольга, наконец, повернула ногу и выдернула её из сложенных, как обычно при похоронах, по правилам, рук покойника на груди, и убежала, чуть не плача…
Долго обсуждали это событие на кладбище, а соседка баба Вера, когда мы ей всё рассказали, тихо и задумчиво ответила:
– Ой – я – ёй! Не к добру это! Плохое предзнаменование для девчонки! Видать, покойник зовёт её к себе!
Уже через два года, узнав судьбу Ольги Гуселетовой, я сразу вспомнил об этом случае. Ольга в расцвете сил умерла от надсады, подхватив на вилы неподъёмную копну сена. Кровь хлынула горлом, и она сразу же скончалась. А какая крепкая была! Не было ей равных по силе – даже среди мальчишек! Жаль её…
Так вот, про кладбище, водяных, домовых, леших и чертей мы любили послушать, забравшись поздними вечерами, для большего страха, под наш мост.
Тёплая летняя ночь. Миллионы звёзд на Млечном Пути таинственно и жутко подмигивают стайке притихших мальчишек и девчонок. Бледная луна наводнила всё вокруг неясными и жуткими тенями. Глаза испуганно всматриваются в пугающие переливы, бормотание струй воды речки. Нам кажется, что вот там, среди вздрагивающих от течения камышей, тростников, водорослей за нами подглядывает водяной. Вот он поднимается, чмокает и вдруг шумно падает опять в воду, заставив замереть на полуслове рассказчика, и съёжится всех в комочки! Оказывается, это щука разгулялась на ночной охоте…
Прижавшись тесно друг к другу, и забравшись на сухой откос к самым брёвнам – накату моста, мы слушаем искусного рассказчика в таких делах – Верку Мишину. Приглушённым голосом она бает:
– Возвращалась позавчера бабка Масленничиха из Хохловки домой поздно ночью. Задержалась там у родни. Тары – бары, растабары. Кинулась – уже около полуночи. Оставляют её ночевать – бабка ни в какую не хочет! Пошла в ночь пешком. Душно. Днём дождь прошёл – тепло, как в бане парит. Подошла к Тетеринке уже за полночь. Темным – темно: хоть глаз выколи! И тишина гробовая… Жутко ей стало. Пошла потихоньку, на цыпочках, по сторонам не смотрит, идёт – не дышит. Вот уже прошла половину кладбища и вдруг сзади шорох. Оглянулась и обмерла: белый, белый мертвец стоит в пяти шагах и скалится. Задрожала всем телом бабка и кинулась бежать – белый мертвец за ней! И всё это молча, тихо, только свист негромкий сзади и шорох, как листва шумит. Бабка из последних сил бежит, а мертвец уже рядом, стонет с придыханием. Наконец, не добежав до неё, начал затихать и остановился. Оглянулась Масленничиха уже у крайней избы ни жива, ни мертва! А покойник уже отстал, колышется в темноте, и как облако растаял.
Долго молчим…
– Да, я об этом сегодня тоже слышала —
– тихо говорит Лерка Аюкова:
– Бабка-то лежит в постели пластом после той ночи, не может отойти от страха. Мать была у неё.
– Ребята! А может это был и не мертвец. Я слышал, что в тёплые, влажные ночи из могил выходит метан, и если человек попадает в это облако газа, то он начинает светиться и принимает контуры человека. Идет, бежит человек – и его след за ним! Вот и всё!
Верка раздражённо замечает:
– Шурка! Тебе бы только всё упрощать. Если ты такой смелый и ничему не веришь – иди сейчас же на Тетеринку, и принеси табличку с могилы Лизки Дроздовой. Она там еле держится на ржавом гвоздике.
– Ну, уж! Иди сама!
– А месяц назад слышали, как там напугалась Дина Дубейко?
Это вступает в разговор Ирка Чадаева.
– Вот также поздно вечером подошла к Тетеринке она, тоже где – то задержалась. Страшно, ноги не идут, дрожь в теле. Невмоготу дальше идти. Присела у дороги в лопухах и чуть не плачет. Что делать? Как пройти кладбище? Оно на пригорке между двух речек – Шегарки и Тетеринки. Не зайдёшь никак в село – только через него! Тишина, но ветерок чуть тянет со стороны кладбища. И вдруг слышит, как бы разговор там. Глянула – с горки спускаются два белых покойника! Волосы у неё поднялись дыбом, а они всё ближе – и нет у неё силы встать! Вот уже совсем рядом покойнички – зашлась от страха тётя Дина и как заорёт благим матом! А это, оказывается, ехал тихо (там же пыль по колено), на подводе дед Кишишев. Он сидел между двух белых бидонов со сливками – вёз в Пономарёвку. А ей показалось, что это мертвецы. Так она своим криком не на шутку перепугала деда – чуть не умер тот тоже от страха! Как узнал он её, начал материться почём свет зря. Затем успокоился, развернул телегу и отвёз её во Вдовино до первых изб…
– Это что! Вот послушайте, что там случилось в прошлое лето.
Это начинает Ирка Чадаева:
– Шёл поздненько также из Лёнзавода наш сосед белорус Кадол. Сильно подвыпил, песни поёт. Луна на небе, светло вокруг. Уже полночь была, когда дополз до Тетеринки. Вдруг слышит Кадол, что кто – то ему подпевает и как бы похрюкивает. Оглянулся, сзади идут две огромные белые свиньи и повизгивают. Не робкого десятка Кадол, но чудно ему стало, и он перестал петь, посторонился и присел с краю дороги. Свиньи прошли рядком, пригнув головы к дороге – и никакого внимания на Кадола! Прошли они, растаяли в темноте. Поднялся Кадол, уже не поёт, пошёл опять, только удивляется:
– Ну и ну!
Уже было прошёл кладбище, глядь – чудо! На дороге сидит девочка, голову наклонила к коленям, белые, белые волосы светятся при луне, рассыпались по плечам и всё закрыли. Сидит девочка и тихо – тихо стонет.
