– Итак, коллеги, начнем, – сказала я и обвела строгим взором столпившихся в вестибюле студентов. – Меня зовут Ольга Николаевна. И на сегодня я – ваша мама, папа, гид, надсмотрщик и, если понадобится, инквизитор, имеющий индульгенцию на ваше сожжение в том случае, если вы меня разозлите. К сожалению, ваш преподаватель этим утром попал в аварию, поэтому вовремя прибыть на занятие не сможет. И, раз уж вы решили выбрать престижную профессию врачевателя, то, пока господин Усачов добирается до нас на общественном транспорте, я покажу, как работает наше лечебное учреждение. Только чур от меня не отставать, вперед не забегать и руками ничего не трогать, пока не разрешу. Договорились?
Студенты медицинского университета, которых насчиталось целых двенадцать штук, вразнобой закивали. Четыре паренька и восемь девочек, которых этим утром к нам прислали на практику. Совсем еще юные, симпатичные, такие смешные в белых халатиках, криво сидящих шапочках и бахилах. И кто вообще придумал отправлять детей на практику за две недели до Нового года?
Я еще раз глянула на будущих коллег. Убедилась, что они поняли меня правильно, и двинулась прочь, оглашая коридор цокотом острых каблучков. Студенты посеменили следом, с любопытством оглядываясь по сторонам.
– По правую руку от вас находится приемное отделение, – на ходу бросила я, кивнув в сторону закутка с одной-единственной дверью, где виднелась табличка с надписью «приемный покой». – Сюда прибегают, приходят, а иногда даже приползают больные, которые считают… иногда по совершенно непонятным нам причинам… что им необходима медицинская помощь.
– А почему на двери нарисованы череп и перекрещенные кости? – боязливым шепотом спросила одна из девочек.
Я отняла от груди папку с историями болезни, которую еще полчаса назад надо было занести в ординаторскую, но увы, на полпути меня застал врасплох звонок шефа. А затем повернула ее так, чтобы дети увидели тисненую эмблему в правом верхнем углу.
– Это – неофициальный знак нашего лечебного учреждения. Он символизирует плачевные последствия несвоевременного обращения к врачу и напоминает пациентам, что все они смертны.
– А цифра шестьсот шестьдесят шесть на документах тоже что-то символизирует?
– Разумеется. Ровно шестьсот шестьдесят шесть лет назад госпожа Беллатриса дер Яга, которую в те времена совершенно несправедливо считали черной ведьмой, создала прототип лечебного учреждения, которое сейчас носит название «Клиника святого Варфаломея». В этом году мы как раз отпраздновали юбилей. Идемте дальше.
Широкий коридор снова огласился цокотом моих шпилек.
– Слева от вас находится комната дежурного врача, санпропускник, а также служебные помещения.
– А почему тут никого нет? – поинтересовался кто-то из студентов, с любопытством заглянув в приоткрытую дверь санпропускника. – Неужели у вас так мало пациентов?
Я глянула на часы.
– Сейчас четверг, восемь утра. Обычно пациенты начинают поступать позже.
– Почему? – спросил все тот же любознательный студент.
– Потому, молодой человек, что ночью даже нелюди предпочитают спать. Те, кто умудрились вляпаться в неприятности накануне, уже находятся в дежурной клинике. А наша смена начинается с половины девятого, так что полчаса времени у нас еще есть.
Пройдя дальше по коридору, я привела студентов в просторный холл.
– Коридор налево ведет в рентгенологическое отделение, коридор направо – в лабораторию, лестница прямо ведет на второй этаж, где находятся палаты, перевязочные и операционные.
– А на третьем?
– Административные помещения, но мы с вами туда не пойдем.
Неожиданно из левого коридора, перекрытого тяжелой металлической дверью, раздался смех и приглушенные голоса. Дойдя до двери, я решительно ее толкнула, какое-то время изучала творящееся за ней безобразие, а затем открыла створку настежь, чтобы вытягивающим шеи детям тоже было видно.
– Обратите внимание, коллеги, чем занимается в рабочее время коллектив нашей клиники. Вместо того, чтобы прилежно сидеть в кабинетах и ждать больных, они изволят делать селфи для инстраграма.
Говорила я достаточно громко, поэтому собравшиеся и что-то живо обсуждавшие коллеги, в числе которых было сразу пять дежурных врачей, семь медсестер, четыре санитарки и даже один регистратор, дружно обернулись. В руке регистратора Димки как по волшебству появился фотоаппарат, а сам Димка расплылся в широкой улыбке.
– Ольга Николаевна, это не селфи, а общая фотография для журнала!
– Какого к черту журнала? Шеф считает, у нас мало работы?!
– Ничего вы не понимаете. Это же рек-ла-ма. Для привлечения инвесторов. Идите к нам. Вы станете украшением обложки!
– Еще не хватало. Я ведьма, а не модель, – фыркнула я.
– Ну хотя бы помогите, а то мы уже замучались удачный ракурс искать. То у одного глаза закрытыми выходят, то у второго улыбка кривая…
Отставив студентов мяться у дверей, я подошла к Димке, как раз примеривающегося сделать очередной снимок, и, оглядев неестественно лыбящихся в камеру коллег, покачала головой.
– Скажите «сы-ы-ыр», – протянул паренек, прищурив один глаз.
– Дим, ну что ты как маленький? Надо им сказать что-нибудь по-настоящему смешное. Например, «зарпла-а-ата»…
Народ гоготнул, а фотоаппарат радостно сверкнул белой вспышкой. В этот момент двери в противоположном конце коридора с грохотом распахнулись, и оттуда вышел шеф: высокий, худой, изрядно немолодой и вечно хмурый некромант в строгом черном костюме, поверх которого был небрежно наброшен белый халат.
– Ольга! – при виде меня его черные глаза сузились, а мохнатые брови сошлись на переносице. Обычно это означало, что будет гроза. Но внезапно Юрий Иванович Черный или попросту Чуи, как мы за глаза его называли, заметил выглядывающих из холла детей и поправился: – Ольга Николаевна! Что опять за инсинуации я слышу в сторону заработной платы? Вы считаете, наши сотрудники мало получают?
Я сделала скорбное лицо.
– Юрьиваныч, я уже который год пытаюсь вам на это тонко намекнуть. Но вы так упорно делаете вид, что ничего не замечаете, и все мои посылы безнадежно пропадают в недрах вашего большого, прекрасно обставленного кабинета. А между тем сотрудники едва сводят концы с концами. Даже спецодежду им не выдают. Безобразие!
– Ольга!
Глаза шефа метнули молнии, но я лишь демонстративно приподняла полу своего короткого халатика, из-под которого выглядывала строгая, до колен, черная юбка-карандаш.
– Вот видите, в чем мне приходится ходить?
В моих глазах появилась вселенская скорбь и всемировой укор, который должен был разжалобить шефа и хотя бы на пару десятков тысяч рублей поднять мне оклад. Но увы, некромант опять не повелся. Наверное, ему не понравились нарисованные на юбке человеческие черепа. Или же он вспомнил, что выглядывающие из глазниц, выдвижные, как у «чужих», челюсти могли из вредности кого-нибудь цапнуть.
