Я взяла за брюшко пузатого рыжего таракана и посадила на ладошку. Таракан зашевелил усами, дёрнулся, но не уполз. Он будто пробовал воздух на вкус, оценивал ситуацию. Осторожно встала из-за стола и прошлёпала к открытому окну, на котором величаво чистила перья огромная иссиня-чёрная птица, блестящая на ярком весеннем солнце. Птица выглядела как ворона, только в разы больше.
Аккуратно, чтобы не спугнуть, я опустила таракана на подоконник и тот медленно пополз. Птица мотнула головой то в одну, то в другую сторону, рассматривая добычу. Взмахнув крыльями, подпрыгнула к таракану и клюнула своим глянцевым, будто лакированным клювом.
– Ты краси-и-ивый, – ласково протянула я.
Птица нахохлилась, приподняв крылья. Она была поистине огромна, не меньше какаду, которого я видела в зоопарке пару лет назад, на свой двенадцатый день рождения.
– Не бойся, – я протянула руку, – я тебя не обижу.
Пальцы почти коснулись лощёных перьев, но птица вздрогнула и отскочила. Завертела головой, рассматривая меня, то одним, то другим глазом, похожим на стеклянные бусины. Испугавшись, что птица улетит, я тоже попятилась.
– Погоди-погоди, мы с тобой подружимся, – я метнулась к аквариуму с тараканами, открыла крышку и запустила руку. Вынула самого жирного, которого смогла найти и вновь, на цыпочках прокралась к окну.
Протянула таракана уже на ладони. Птица прошагала по оконной раме, не смея ступить на подоконник, а тем более спрыгнуть на радиатор или стоящий рядом письменный стол.
– Ну же, давай! Давай, мой хороший. Смотри, какой таракашка, – я улыбнулась, поднося ладонь всё ближе.
Птица каркнула и клюнула таракана. Я вскрикнула и зажмурилась, а когда открыла глаза, птицы уже не было. На ладони осталась сочащаяся кровью ранка. Я вымыла руку и обработала спиртом, бормоча: «Глупая ворона, нельзя было аккуратнее?!»
Подходило время кормёжки тараканов. Я вернулась в комнату и бросила в аквариум кусок хлеба. Тараканов я начала разводить после того, как подслушала разговор одноклассников. Один из них купил змею и жаловался, как же тяжело найти корм. «Что же едят змеи?» – спросила я. Одноклассник закатил глаза, будто это всем известный факт, а я задаю бесконечно глупые вопросы. Он ответил: «Мышей или тараканов, только больших, а не тех, что живут у тебя на кухне». Тогда я и подумала, почему бы не заняться разведением.
Отчим был против, считая, что эти твари могут разбежаться и заполонить весь дом, но даже прикасаться к аквариуму он брезговал, а видя, что мой бизнес оказался весьма успешен, сдался. «Раз уж сама зарабатываешь, сама и обеспечивай себя! И не дай бог, я увижу хоть одного за пределами аквариума», – он показал кулак, давая понять, что случится. Это был самый неожиданный плюс разведения тараканов: отчима это раздражало, но при этом жаба на его шее свесила лапки, видя, что я зарабатываю сама.
Ухаживать за тараканами оказалось проще простого, а клиентов я находила, расклеивая объявления в школе и зоомагазинах. Оказалось, что довольно много людей держало дома змей, лягушек, птиц, ежей и прочую живность, которая так любит полакомиться рыжими хрустяшками, поэтому несколько раз в неделю я брала велосипед и отправлялась в дорогу, чтобы доставить посылку по нужному адресу.
***
Отчиму не нравилось, как я одеваюсь. Не нравилось, как я говорю, что слушаю, чем увлекаюсь, не нравились мои волосы, застревающие в сливном отверстии ванной и вещи, разбросанные по дому. Ему нравилось лишь наблюдать, как я мою полы или готовлю.
Однажды он выудил из тарелки супа длинный чёрный волос. Позвал меня на кухню и холодным, безжизненным взглядом сверлил меня с полминуты, а я наблюдала, как на его виске пульсировала синяя вена. Медленно, не спуская с меня глаз, поднял тарелку и вылил её содержимое прямо мне под ноги. Я в ступоре смотрела то на пол, усыпанный картошкой и макаронами, то на отчима: в его глазах читалась животная ненависть.
Я замерла, не зная, что делать. Он поднялся, схватил меня за волосы и накрутил на свой мерзкий сухощавый кулак. Стиснув зубы, я выпрямилась. Рывком он повалил меня на пол в ещё горячую лужу пролитого супа. В картошку, макароны и морковь, которые я шинковала, чтобы не попадались крупные куски, – делала, как он любит.
Он не сказал ни слова, не закричал, но это было хуже побоев. Даже когда он с размаху ударил меня о стену головой, я не плакала, а теперь слёзы сами хлынули, скатываясь в противную, уже остывающую жижу.
Всё ещё держа меня за волосы, он схватил кухонные ножницы, поднёс к моему лицу и щёлкнул лезвиями. Я поняла всё без слов. Ещё раз – и я останусь без волос. Последнее китайское предупреждение!
Ком в горле душил, не давая вздохнуть полной грудью. Его хватка ослабла, послышались удаляющиеся шаги. Не поднимая головы, я сжалась в комок. Лежала и рыдала, как тряпка, а из зала уже доносился шум телевизора: Ельцин своим скрипучим голосом говорил что-то о протестах, а отчим кричал, как чёртовы либералы развалили страну и в каком гробу он видел и президента, и всю его братию, которую два года назад он притащил в Кремль.
Я поднялась и дрожащей рукой достала из-за мойки швабру. Мыла пол и плакала. А когда закончила, взгляд упал на часы: почти час дня. Мама и Наиль скоро должны вернуться домой. Я поспешила в ванную, одежду тут же бросила в машинку, а сама влезла под душ. Нельзя, чтобы Наиль видел меня такой! Я никогда не плакала при нём и должна оставаться в его глазах сильной.
После душа, замотавшись в полотенце, я метнулась в свою комнату. Промчалась перед отчимом, и он провёл меня взглядом, от которого по телу побежали противные мурашки. Изредка мне казалось, что он может сделать что-то похуже избиений и унижений, ведь его взгляд напоминал взгляды некоторых мальчишек в школе, обсуждающих – нет, не меня – девчонок, по-настоящему красивых, фигуристых модниц в блестящих топах и обтягивающих джинсах или лосинах. Модниц, которые красят губы и стреляют глазками.
Иногда отчим вслух обсуждал моих одноклассниц. «Куда смотрят их родители», – презрительно фыркал он, наблюдая разодетых девчонок на улице. А я смотрела на них не то, чтобы с завистью – нет. Одеваться, как шлюха я никогда не хотела, но и шмотки, которые мне покупала мама меня не устраивали. Лишь изредка я могла урвать на рынке что-то более вызывающее, чем штаны-шаровары или мешковатый свитер, но в основном моя одежда не отличалась изысками.
