Ложка, обогнув окружность чашки уже с десяток раз, звякнула о керамический край. Раздражающе, навязчиво. Но Карл не переставал помешивать давно остывший и потерявший аромат чай. Он не отрывал взгляда от окна, что открывало вид на задний двор его старого дома. На серых от осеннего дождя бельевых верёвках мотался взад-вперёд кусок истончившегося, протертого напрочь пододеяльника. Розовые цветы на нём потемнели. Истлели ровно также, как и те, что были в горшках на окне. Стоило выкинуть его ещё год назад. Обычно растительностью, как и стиркой занималась Молли, но теперь Карлу придётся как-то справляться самому. Прошло пять лет. Пять мучительно однообразных, тоскливых, щемящих сердце, безмолвных – да попросту одиноких – лет. И дни каждого из этих лет для Карла были похожи на вечную муку.
Сегодняшний был ничуть не лучше. Он исправно вставал в семь утра, не тратя лишних минут на то, чтобы заправить постель. Привычки солдата не умирают – жаль, что так не бывает с дорогими людьми. Карл бы променял сотни своих дурных привычек, лишь бы увидеть её снова. Он умылся и принял лекарства. Поставил чайник и сделал себе завтрак в соответствии с предписанием врача, хоть тому было и ни к чему корректировать диету старика – вот уже пять лет к ряду Карл мог съесть что угодно, лишь бы избавиться от ощущения пустоты – хотя бы в желудке.
Ел он безучастно, уставившись в тарелку взглядом водянистых серых глаз, отпивал из стакана с водой под чужое клокотание. С трёх сторон сразу – телевизора в гостиной, карманного радио на кухне и ругань соседей за стеной. Шум создавал ощущение жизни. Карл хотел бы чувствовать себя более живым, как хотела того Молли. Как завещала, лёжа в кровати и сжимая его сухие, ледяные от страха руки – своими влажными, морщинистыми. И всё такими же нежными. Так было страшно тогда – но не теперь.
