В некую таинственную местность провинции Таррагона, пронизанной легендами инквизиции, вскоре должен будет поехать молодой, двадцати пяти лет парень Симон. Виной послужившим этому был ряд происшествий связанных с пропажей девушки и конфликтом в семье. Вопреки ожиданиям набожных родителей, готовившим сына в пресвитеры, нрав парня, с возрастом, выдался прескверным, распутным и легкомысленным. Все надежды отца на Симона рухнули, и через годы, когда терпению его пришел конец, он, подобно евангельскому отцу блудного сына, отправил парня в жизнь, выделив ему часть своего имения и строго напутствовав: «Плутоватый нрав твой обернется когда-то тебе в погибель, заблудшая овца. Ступай своей дорогой! Когда настанет день, ты вернёшься со слезами, и, быть может, я приму тебя. Жизнь бьет больно, сын мой. Иди и усвой урок жизни, который она сполна преподаст тебе».
Это был 1960 год. С тех пор Симон, бросив «Барселонский университет», покидает отчий дом, а месяц спустя отправляется в Таррагону из-за пропавшей его девушки Лизы, отправившейся по следам своего коллеги – журналиста из газеты «Commentator», чтоб обследовать жуткую, по рассказам сельчан, некую местность, где мифы и загадочные происшествия пугают крестьян.
Безответное, долгое отсутствие связи с девушкой, разгорячило Симона и, будучи несдержанных порывов, он ворвался в офис Баутиста Кабальеро – шеф-редактора – толстого ушлого ловкача с бакенбардами, залысиной на голове, и дешевом мятом пиджаке.
Это был 1960 год. С тех пор Симон, бросив «Барселонский университет», покидает отчий дом, а месяц спустя отправляется в Таррагону из-за пропавшей его девушки Лизы, пустившейся по следам своего коллеги – журналиста из газеты «Commentator», чтоб обследовать жуткую, по рассказам сельчан, некую местность, где мифы и загадочные происшествия пугают крестьян.
Безобъяснительное долгое отсутствие связи девушки разгорячило Симона и, будучи несдержанных порывов, он ворвался в офис Баутиста Кабальеро – шеф-редактора – толстого ушлого ловкача с бакенбардами, залысиной на голове, и дешевом мятом пиджаке.
– Где Лиза? Почему твой секретарь молчит?
– Опять ты психопат, преследуешь мою сотрудницу.
– Где она?
– Она на задании. Немного задержалась, – сидя за столом, как можно учтивей врал Кабальеро.
– Она вторую неделю молчит. Что у вас происходит? Я слышал, у вас исчезают люди. Куда, черт тебя подери, они деваются?
– Откуда мне знать!
– Дай мне координаты. Живее!
– Она в Таррагоне, больше я ничего не знаю. Только адрес гостиницы.
– Не понимаю, зачем скрывать от меня это, Кабальеро?
– Мне запрещено болтать лишнего.
– Неужели? И кем?
Кабальеро на долю секунды потерялся в мыслях, но, протрезвев, встретился с неумолимой и свирепой гримасой Симона.
– Спецслужбой. Ты же знаешь, как это бывает всегда, когда люди исчезают. Хотя есть и доля правды в том, что ты мне надоел, как дикий, невоспитанный Маугли.
– Заткнись кретин и пиши адрес!
Кабальеро немного замялся, затем бессильно пожал плечами. Он побаивался парна, потому-то тот играл роль гангстера, и хоть парою переигрывал, излишне храбрясь, на него он оставлял неизгладимые впечатления.
– Ладно, к дьяволу чекистов, так и быть. Но с одним условием. Если вдруг ты не найдешь мою прекрасную девочку, опиши мне, хотя бы ты, эту странную местность и все, что там необычного найдешь.
– Даже и не мечтай, скорей я своей пряжкой от ремня нарисую на твоем заду шонгауэрскую гравюру.
– Да ладно. Я щедро вознагражу.
– Ты дурак? Или тебя окружают одни наманикюренные неженки, за которых случайные прохожие должны выполнять работу?
– Эй, мы же старые знакомые.
– Где твои ребята? Чистят свои ногти и красят ресницы?
– У меня уже не осталось людей. Только один секретарь.
– Я не собираюсь тебе быть шавкой на побегушках. Пиши адрес, наконец!
– У тебя с памятью большие проблемы, или, может, ты на слух запомнишь?
– Пишите адрес, недоумок!
Кабальеро оторвал от блокнота листок и принялся писать неуклюжим почерком адрес и название гостиницы
***
Симон раним утром тронулся в путь, и по прошествии четырнадцати часов прибыл на поезде в некую тихую и скромную область Таррагоны. Но почему-то под вечер в сумраке на него нашли холодная тоска и меланхолия. И уже вскоре, еще на пути в отель, устав с дороги, он решил дать слабину, зайдя в некий захолустный кабак и злоупотребив там прекрасным португальским вином.
Позже, выйдя из заведения и направившись в гостиницу мимо католической часовни, за ним вышла из калитки ветхого тоскливого серого домика, расположенного по соседству, сгорбленная, с крючковатым носом, старуха во всем черном, во внешности которой улавливалась некоторая неестественная омерзительность.
Парня мотало в стороны, и он с экзальтированным выражением лица остановился и небрежно перекреститься перед распятием, в ту секунду, когда сильный удар сзади старухиным костылём звезданул ему по спине со словами: «Вали с дороги, сосунок».
Боль в спине заставила Симона выругаться, отскочить и схватиться за поясницу.
– Ты охренела, старая маразматичка! Притронься до меня еще, я этой тяпкой отполирую твой гигантский нос.
– Ты глухой? Я сказала проваливай, молокосос! – с гонором ответила старуха.
– Закрой пасть! Или я вправлю огородной лопатой горб на твоей спине!
Старуха гневно кинулась на мерзавца, начав дубасить его костылем, и Симон, едва только выскользнул из-под серии оплеух, продемонстрировал ей средний палец с отборной нецензурной бранью. Он колоритно вложил в этот вульгарный жест весь свой яростный пыл, отбегая прочь от злобной ведьмы, которая вслед ему грязно сквернословила и на непонятном языке выговаривала всевозможные заклинания с проклятиями, а потом ясно и разборчиво выпалила: «Чтоб он у тебя отсох навеки». Это наполненное неистовой дикостью и злобой заклятие обдало Симона порывом ветра, свалив его на землю, и он, как целлулоидная фигурка, закувыркался на земле. Потом, кое-как поднявшись, стал бежать с оглядкой, спотыкаясь и падая, и снова поднимаясь, и убегая от нахлынувшего на него неведомого ужаса.
