Война 1812 г. стала важнейшей вехой в российской и мировой истории. Катастрофа Великой армии Наполеона в России обозначила многие из тех проблем, которые и по сегодняшний день продолжают волновать воображение исследователей и политиков многих стран мира. Что такое дух народа и что такое загадочная «русская душа»? Как должны строиться отношения между Западом и Россией в европейской и мировой политике? Как соотнести национальный интерес отдельных европейских стран с интересами Единой Европы? Что является решающим в принятии великих государственных решений – рок «исторической предопределенности», совокупная воля большинства общества или же решимость его отдельных лидеров? Поиски ответов на эти и многие другие вопросы, связанные с событиями 1812 г., кульминацией которых стало Бородинское сражение, привели к появлению в России и за рубежом почти необозримой исторической, художественной и публицистической литературы.
Столь длительный, а нередко и достаточно стойкий интерес к войне 1812 г. и Бородину предопределил рождение иллюзии о некоей «прозрачности» событий Бородинской битвы, об очевидности причин, ее породивших, хода и последствий. В сущности, все книги о Бородинском сражении длительное время с удивительным постоянством воспроизводили в каждой отдельно взятой стране одни и те же национально ограниченные сюжеты и вызывали одни и те же национально определенные чувства. Историческая память каждого народа, участвовавшего в сражении или наблюдавшего его издалека (как, например, обстояло дело с британцами и североамериканцами), оказалась основана на одном, строго определенном мифе-основании, созданном как путем воздействия коллективных представлений той или иной нации, так и благодаря манипуляциям, производимым с этим мифом государственной властью.
Помимо этих «ловушек» исторической памяти, была и другая причина, предопределявшая иллюзию «изученности» Бородинской битвы, а именно последовательное стремление историков к «научному», то есть фактически к структуралистски заданному, объяснению событий грандиозной битвы, когда все многообразие человеческих трагедий тех дней сводилось к неким общим социологизированным или военно-социологизированным схемам. Живые люди либо исчезали со страниц такого рода научных исследований, либо же превращались в заложников «объективных обстоятельств» социального, военного, политического или иного рода.
Сегодня, на наш взгляд, стал наблюдаться явный поворот к живому человеку прошлого, который боролся, страдал и умирал на Бородинском поле в 1812 г. Это стало возможным вследствие отказа исторической науки от идеи всеобщего детерминирования, отхода от жестких структуралистских подходов, благодаря появлению «микроисторической» парадигмы в гуманитарном знании. И все же проблема выбора познавательных процедур, с помощью которых мы смогли бы отделить «запрограммированность» в действиях участников тех далеких событий от результатов воздействия на их поступки неожиданных порывов воли или минутной слабости, эмоционального настроя или наполненности желудка, не становится менее сложной. В этой связи обращает на себя внимание опыт, уже накопленный исторической и военно-исторической психологией, военно-исторической социологией, военно-исторической просопографией и другими смежными направлениями в исследовании «человека воюющего» прошедших столетий[1].
Попытаемся обозначить наши исследовательские процедуры. Первым делом мы должны выявить, дабы избежать их, многочисленные ловушки, расставленные историографической традицией. Не следует принимать гипотезы, рожденные историками или участниками событий, за реальные объекты познания. Этого можно добиться, только идентифицировав природу национальных историографических традиций, находящихся в зависимости от колебаний истории, исторической мысли и исторической памяти наций, и обратить взоры исключительно к первичному историческому материалу. Решению этой задачи подчинена первая глава книги.
Вторая глава призвана воссоздать психико-физиологические и социальные структуры Великой армии Наполеона в их преломлении к событиям 1812 г. и Бородинскому сражению. Реконструируя мировидение, чувства и ориентацию наполеоновского солдата, мы пытаемся определить своего рода физиологические, социальные и ментальные рамки, в которых он мог действовать, а также выясняем вероятность отклонения его поступков от этих, заложенных армейским организмом, стратегий поведения.
Наконец, в третьей главе мы обращаемся к «пыли ничтожных событий» (Ж. Ревель), конструируя из множества примарных фактов прошлого живую картину самого Бородинского боя. С помощью «плотного описания» мы добиваемся постижения реальности прошлого во всей его сложности, выявляя человеческий контекст и субъективную сторону происходившей на Бородинском поле драмы. Соединением и наложением друг на друга сюжетов трех глав автор пытается создать целостную картину великого события, соединяющую в себе процессы разной временной протяженности: от явлений большой длительности в историографической части, средней длительности во второй главе и малой длительности – в третьей. Сам факт стремления автора к «внутреннему включению» в поступки и чувства людей, выступавших в те дни в качестве «национального» противника его предков, можно истолковывать как своеобразную попытку преодоления узких рамок «национальных историй» Бородина.
В соответствии с обозначенными ступенями исследования организована и источниковая база. Если источниками первой главы стал в основном традиционный историографический материал, то в написании второй и третьей особую роль сыграли материалы личного происхождения. Автору удалось выявить и обработать более 600 писем маршалов, генералов, офицеров, чиновников и солдат Великой армии 1812 г., находящихся в основном в отечественных архивохранилищах в качестве трофейных документов[2], но частью также хранящихся во Франции и там опубликованных[3]. Широко привлечены опубликованные и неопубликованные дневники[4] и мемуары[5] участников Русского похода, обширная военно-оперативная документация[6], среди которой исключительную ценность имеют немногие сохранившиеся рапорты различных чинов Великой армии о Бородинской битве[7]. Обширные сведения о производствах, назначениях и награждениях до и после Бородинской битвы содержатся в трофейных бумагах Великой армии, хранящихся в Российском государственном военно-историческом архиве и Российском государственном архиве древних актов[8]. В ряде российских и зарубежных архивов мы обнаружили обширные материалы французской разведки, которыми пользовалось наполеоновское командование, а также письма чинам Великой армии с родины
