В том, что предлагается для чтения несколько ниже, нет ни капли правды документального характера.
Вся достоверность основана на факте изложения души, категорийность которой, несомненно, подтверждена самим временем подобного выражения, но это отнюдь не умаляет той действительно исторической ценности, что присуща тому времени, а, наоборот, даже несколько возвышает ее преимущественно, как величину самой точной информации, полученную когда-либо и от кого-либо из первых уст.
Таким образом, мы сами становимся свидетелями тех разворачивающихся на страницах книги событий и постигаем всю ту участь именно с точки зрения того, что и существовало на тот самый момент времени. Тем самым добиваясь истинно реального отображения прошлого без взлета искусственно добытой чьим-то личным воображением мысли.
Сама же документальность, или достоверность, из современных, в настоящем состоящих источников знаний будет служить лишь опорой в деле доказательства, так называемой, оплошности исторического характера, ибо сам документализм не всегда являлся именно тем доказуемым звеном, что способствовало бы добыче реально ценной и фактически правдиво отображенной информации.
История одного, так или иначе, но связана с историей кого-то другого. Именно это обстоятельство и дает нам всем шанс отследить то самое прошлое и наиболее верно отобразить всю информативную суть.
Из осколков чьих-то проходных жизней она слагается, в целом и выражая всю ту общую историю развития нашего до самого настоящего дня.
Той же нитью истории связаны между собой и государства, как часть приложения к тому одинокому человеческому формату, что обозначился во времени чьей-то душой.
Какие-то моменты ее самой и будут представлены ниже, в целом повествуя некий сюжет, который вполне способен отразить время существующих и по сей день человеческих противоречий в ярком торжестве становления самой жизни.
История русских так же, как и других, мало вписывается в формат самого понятия человечности, как таковой, и последовательно выражается на примере всего нескольких людских судеб, имеющих самое непосредственное отношение к вершинам дел государственных, или всецело общечеловеческих связей.
Яркие черты того времени, обрисованные в сюжете, дадут ясно понять все сходство давно уже всеми забытого и отмеченного, как уже пройденное, с временем событий дня настоящего, в предыстории которого предстоит нечто схожее с описываемым и только ждет своего часа, дабы благочинно взойти.
Печально все то или нет – покажет и докажет само время. Но очевидно одно.
Никем не усвоенные уроки прошлого так и будут осаждать нас самих, пока не наступит момент окончательного разбора, или доподлинное выражение естества человеческого ума.
В любом случае, нам всем остается только дожидаться того часа и в очередной раз готовиться к переделу своих собственных судеб.
Возможности времени таковы, что любые границы в их непосредственном очертании в мгновение ока могут быть перечеркнуты, а вся насущная повседневность вполне способна поглотиться естеством дня, превращаясь практически моментально в ту самую старину и отбрасывая самих людей на несколько веков назад от их яркого устремления в будущее.
И сейчас уже нельзя точно, или с уверенностью сказать, что кого-то, возможно, то вовсе не коснется или хоть как-то не затронет.
Если есть общее целое, то, несомненно, обнаружится и общая взаимосвязь, что последовательно воспроизведет указанное, предложив самой истории разобраться в фактах приложения своих собственных моментов не забываемого прошлого.
Но все это еще только предстоит и пока есть время попытаться найти ответ на наши извечно состоящие вопросы.
Потому, обратимся ко времени именно тому, когда дань русская только начинала обозначаться Россией, а великое Османское государство становилось на путь империи и начинало медленно превращаться уже в настоящую современную Турцию.
Возможно, там мы обнаружим недостающие детали дня и попытаемся их уложить в рамки нашей реально отображенной современности.
Во всяком случае, это не навредит и только поспособствует такому понятию, как историческая справедливость.
Но не будем долго задерживаться в предисловии и, пожалуй, просто перейдем к страницам самого романа, тем более что там действительно есть что изучать и постигать, как истину того далекого от нас времени.
Всадник на почти черном, как смоль, коне, пристально вглядывался вдаль. Его смуглое, обветренное во многочисленных походах лицо, явно указывало на происхождение.
Сегодня была суббота. Великий день, но он пренебрег этим.
На кон ложилась его судьба, и, если судно не прибудет в срок, ему конец.
Жеребец вздыбился на задних ногах, и всадник приподнялся на стременах. Где-то там, вдали, почти на горизонте, он увидал то, чего так ждал – белые паруса корабля.
Конь опустился на передние ноги, и всадник повернул его в сторону. Проехавшись по побережью, он обернулся назад.
Позади стояла колонна из сорока воинов, приданных
ему султаном, а чуть дальше – целая ездовая колонна из навьюченных лошадей и мулов с пустыми корзинами и мешками.
На каждой из лошадей сидел всадник и погонял рядом стоящим мулом. Часть груза он, конечно, брал и себе.
Всего в ряду насчитывалось около пятисот всадников. Это был самый большой караван, снаряженный когда-либо к морю султаном. И виной всему этому была одна маленькая, но естественная причина.
Всадник должен был встретить худенькую, совсем небольшого роста женщину с младенцем на руках, а вместе с ней и дары от Бахчисарайского Юсуф-паши.
Младенец был сыном султана от иноземки из какой-то не известной всаднику страны, о которой он слышал только в рассказах очень древних воинов, совершавших набеги в те далекие времена.
Имя сына тщательно скрывалось, но всадник знал, что его зовут Гейдан-паша, или маленький Гейдан, так называла его мать, с которой он познакомился совсем недавно, побывав на той стороне огромного моря.
Самого всадника называли эмиром. Он руководил Верхней Палатой настоящего Дивана и являлся одним из главных основателей Великого Совета.
Родом он был из Бухары, но в свое время далекие предки перекочевали в другую страну и там обосновались. Шло время, они обретали власть и потихоньку становились богаче и сильнее.
Спустя несколько веков их род преобразовался в эмирский, а далее в Диванный, так как представители рода всегда имели веское слово.
Настоящее имя его было Абдурахим-Ибн-Из-Дахим, правда в народе это звучало попроще – эмир Абдах.
Он занимал верхнюю строчку в Великой Империи и пользовался практически неограниченной властью, что давало ему право отрубать головы налево и направо.
Никакие мольбы о помиловании не помогали. Имели место только деньги. Только они могли скостить срок заключения в яме или удержаться па плову в этом жадном и кровавом мире.
