Роксана
– Пошевеливайся, сейчас мой выход! – Как только прохожу за сцену, мой взгляд падает на неприглядного вида девицу, которая мало чем отличается от меня самой.
Мы выглядим почти одинаково, не считая разницы в цвете нашей рабочей одежды. В остальном же – каждая из нас просто обязана наносить три тоны косметики и лака для волос.
Я не была против этого. Я готова была пойти на все что угодно, лишь бы стать в этом месте как можно менее узнаваемой и спокойно делать свое дело: зарабатывать деньги.
– Только попробуй еще раз заговорить со мной в таком тоне. – С трудом поборов свой гнев, отталкиваю ее в сторону и, пошатываясь на высоких каблуках, врываюсь в гримерную, в которой, к счастью, никого нет.
Еще одна ночь.
Ночь, которая дарит мне новый день.
Накрывая лицо руками, медленно подхожу к огромному зеркалу, перед которым валяется открытая косметика. Я здесь уже несколько недель, а все не могу привыкнуть к обилию этого дерьма на своем лице.
Когда я смотрю на свое отражение сквозь пальцы, меня тошнит от отвращения к самой себе. Вязкое, противное и липкое – оно преследует меня почти всю жизнь, и лишь в моменты, когда я с ним, перестаю ощущать это.
Набрав в грудь побольше воздуха, прихожу в себя.
– Все в порядке, успокойся. Дыши. Бывало и хуже, не так ли? – интересуюсь я у своего отражения, стирая ненавистную косметику. С каждым смытым граммом краски начинаю все больше узнавать свои родные черты лица. Круги под глазами, кажется, стали только сильнее за последние несколько дней, но это не удивительно. Я почти совсем не сплю. Работаю я только ночью, а днем не могу уснуть от криков, которые сотрясают дом или то, что от него осталось.
Такое место вряд ли можно назвать домом, и больше всего на свете мне жаль, что Дилан тоже должен видеть и слышать это.
Но я могу это изменить. Еще могу.
– Уроды. Вы все уроды, – тихо шепчу я, доставая деньги из-за пояса своей юбки. – Но только этого я и заслуживаю.
Чаевые сегодня были очень щедрыми, но эти деньги настолько мне омерзительны, что я хочу сжечь, разорвать и стереть их с лица земли. Лишь бы забыть, каким способом они мне достались.
Но не могу. Я привыкла к тому, что деньги попадают ко мне каким угодно путем, но только не честным.
Хотя сейчас я хотя бы получаю их за работу, а не ворую, как делала это несколько лет.
Дилан бы, наверное, не принимал моих подарков, если бы знал, какой ценой я получаю эти бумажки. Но это неважно. Он еще слишком маленький, чтобы понять.
Смыв с себя остатки грязи, заглядываю в шкаф и быстро влезаю в джинсы, кеды и черную толстовку. Капюшон натягиваю на голову, спрятав светлые локоны в воротник. Привычка.
Меньше всего на свете я хотела того, чтобы люди заглядывали мне в глаза. Мне кажется, что так они смогут увидеть всё то, что я когда-либо совершала.
А мне нечем гордиться.
– Рокс, уже уходишь? – В гримерную вваливается еще одна девушка, одетая в привычную нам рабочую одежду. Высокие каблуки, короткие юбки, которые совершенно не скрывали белье, и топы, прикрывающие только грудь и плечи. Стефани, кажется, все нравилось – по крайней мере, сейчас, когда ее зрачки еще были наполнены кайфом, а лицо озаряла счастливая улыбка. – Куда?
Я быстро сметаю остатки денег в рюкзак и, надев его, направляюсь к выходу.
– Подальше от этого места. – Хлопнув дверью, бегу к выходу из клуба, радуясь, что для таких, как я, здесь существует черный вход.
Благодаря ему я всегда могла появляться здесь незаметно и так же тихо уходить, зная, что не попадусь ему на глаза. Мне было достаточно того, что он и так наверняка наблюдал за мной во время моих выступлений. Он бы с удовольствием сел в первый ряд и запихивал деньги мне в трусы. А может быть, просто снисходительно ухмылялся бы и держал свои руки сложенными – чтобы показать, насколько ему противно даже прикасаться ко мне.
Он выше этого. Сидит, восседает на своем золотом троне и радуется, что жизнь преподнесла ему шанс отомстить мне.
– Черт! – Тяну ручку двери на себя, но она не поддается. Почему закрыто? Черный выход всегда был открыт: в конце концов, это и пожарный выход тоже. Они просто не имеют права закрывать его.
Слишком поздно, чтобы разбираться, в чем проблема. Меня ждет Дилан, а значит, я должна выбраться из этого места как можно скорее. Грубо выругавшись про себя, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и направляюсь в зал, из которого доносится душераздирающий хип-хоп. Неимоверно громкая музыка нещадно рвет барабанные перепонки.
Пытаюсь пролезть через толпу незаметно, но это просто невозможно: на танцполе нет ни единого свободного квадратного сантиметра.
Сегодня пятница, а значит, я знаю, где он.
Я не хочу поднимать глаза вверх: там, где расположен балкон, окружающий весь периметр клуба. Там, где расположены ВИП-комнаты, от которых я держусь подальше, и там, где он обычно прохаживается, наблюдая за порядком.
Хотя, конечно, это адское логово трудно назвать порядком, и через это я должна пройти.
– Эй, уродина. Ты мешаешь!
– И как тебя в клуб-то пустили? – Девушка, которую я ненароком задела, отпрянула от меня, как ошпаренная. Поморщившись, она прильнула к своему парню. Показав неприличный жест своим обидчикам, пробираюсь через толпу дальше, пока, наконец, не оказываюсь рядом с выходом, у которого опять-таки собралась куча людей, мечтающих попасть в этот гадюшник.
– А почему ее пустили? – выкрикивает кто-то из толпы, и я спешу натянуть свой воротник до глаз, прежде чем замечаю какое-то движение на балконе.
– Молодой человек, не сегодня, – грубый мужской голос прерывает возмущение парня, который больше всех рвался внутрь.
Мне не нужно рассматривать балкон, чтобы понять, что за мной приглядывают.
Он смотрит на меня прямо сейчас, и я знаю, сколько наслаждения ему приносит то, что моя жизнь зависит от его распоряжений, указов и денег.
Денег, которые решают все. В его мире деньги – это бумажки, которыми он распоряжается, как хочет.
Он может вытирать купюрами пыль с приборной панели его дорогой тачки.
В моем мире деньги – это шанс на выживание. Выживание, которое обходится мне слишком дорого – ценой моей свободы, времени и остатков моральных принципов.
Хотя и их у меня нет, потому что я знаю: все, что происходит со мной сейчас, я заслужила. И как бы унизительно мне ни было танцевать перед толпой одичавших посетителей, это все равно лучше, чем то, что у меня было раньше.
Наверное.
Я не задерживаю свой взгляд на человеке, который стоит на балконе. Я вижу лишь его тень и знаю, что он, как всегда, одет в серую рубашку и плотно облегающие брюки или джинсы. На руках его дорогие часы, а на ладонях – отпечатки бесчестных деяний, что он успел сотворить за свою жизнь.
