1. 1.
Слышу голоса из нашей спальни. Его — моего мужа и Ее — моей подруги. Нет! Не может быть!
— Мась, когда мы, наконец, сможем рассказать нашей малохольной? Хотела бы я посмотреть на ее лицо!
— Жестокая ты, Светик. Совсем не жаль Лильку? — врезается родной до боли голос, дробя душу на кусочки.
— Пф-ф-ф! Нельзя быть такой законченной дурой! Лучше поцелуй меня еще раз, — раздается довольный стон лучшей бывшей подруги.
Начинаю задыхаться от боли, скрутившей все нутро. Сердце давит. Руки немеют. Опускаюсь на пол бесформенным мешком. Стало так холодно. Ощущение, будто кровь перестала греть. Колотит не понятно от чего больше: от страха, что твоя жизнь в одночасье рухнула, или от злости на предателей. Я не желала им смерти. Самой жить не хотелось. Разве можно существовать без сердца, без чувств, которые убили одним ударом?
У них там музыка. Француженка пела, надрываясь, о любви, а я впадала в транс. Сколько я жила во лжи, позволяя пользоваться собой? Ведь роднее и ближе людей у меня не было. За что они так со мной? Почему я была настолько доверчива? Кадрами замелькала моя жизнь: зависть одноклассников, что я из обеспеченной семьи, заинтересованный взгляд Никиты, откровенная лесть Светы. Я реально дурында! Мне расчетливо клали в уши то, что я хотела услышать. Людей судила по себе и ведь верила каждому слову. А теперь — распишись, Лиля, за свою беспечность!
Стоп! Хватит! Достаточно они вытирали об меня ноги! Они не увидят меня зареванной или сломленной. Держась за стену, я поднялась с пола. Между бровей появилась складка. Все еще кололо где-то слева. Пытаясь выровнять дыхание, я положила руку на ручку двери и толкнула от себя.
Внутрь я вошла уже совершенно спокойной. Это сейчас я — Лилия Петровская, а в девичестве была — Серебрякова. Мне, брюнетке, с серо-голубыми глазами, прежняя фамилия шла больше.
С холодным взглядом я возвышалась над застигнутыми врасплох любовниками.
— Лиль, — глаза Светки забегали в поисках какой-либо защиты, на своего постельного партнера она не сильно рассчитывала.
«Крысы, — пришла мысль. — Мерзкие крысы, которые тянули из меня все жилы и деньги. Мне не было жалко для них ничего. Я одаривала и «одалживала» не считая и не мелочась». Я знала, что буду дальше делать. Муженек застыл, будто кролик, увидевший удава. Даже губы стали на несколько тонов белее.
— Я все объясню, — Никита пытался справиться с волнением. — Это она сама залезла ко мне в койку. Я только тебя люблю.
— Ты офигел?! — взвизгнула Светочка. — Я одна отдуваться должна?
Мне все это было противно слушать. Единственное о чем я, обманутая жена, жалела — это о потраченном на пустых людей времени своей жизни. Но лучше поздно, чем никогда, сорвать фальшивые маски и избавиться от ненужного. В плане «избавиться» не было мысли о физической ликвидации… Просто вычеркнуть их из своей жизни. Пусть варятся без меня.
2. 2.
— Дочь, ты точно сейчас хочешь развода? У меня скоро выборы… — отец поправил манжеты и дернул нервно шеей.
Волнуется, переживает, родимый… Не за меня, а за свой пост, за деньги, которые текут потоком в его руки. Ему плевать, что дочь уничтожили морально. Сидит красивая оболочка с потухшими глазами. Мама будет ему поддакивать и смотреть в рот. Моя родительница была просто удобным приложением — рамка образцовой семьи, ячейки общества лицемеров.
— Ты куда? Разве мы договорили? — повысил начальственный голос Серебряков-старший. — Мне эта грязь ни к чему! Сама его в мужья выбирала! А я тебе говорил…
Дальше слушать не стала. Я была уверена, что все так и будет: никто не пожалеет, по головке не погладит. Сцепи зубы и терпи. Голос отца еще стоял в ушах, когда я заходила в лифт, когда второпях искала ключ на парковке, когда, нажав на газ, рванула больше сотни — только искры из-под колес. Закрыв глаза, отпустила руль. Это был неосознанный порыв спрятаться от действительности. Просто закрыться. Не думать. Не дышать. Не помнить.
— Лиль! Вставай! В школу опоздаешь! — раздается голос матери, и запах цветочных духов щекочет ноздри.
Странный какой-то ад — я приоткрыла один глаз, потом второй. Проморгалась. От розовых тонов пестрило в глазах. Плюшевые медведи на полочках таращатся на меня глянцевыми глазками. Какого дьявола?! Я резко вскочила. На мне — белая пижама в желтый горошек. На ногах — розовый лак. Это моя девичья комната! Вон, фиалки на окне.
— Встала уже? Умница, дочка! Завтрак на столе. Я к тете Оле поеду и тебя подброшу до школы, — тарахтела молодая версия матери.
Да. Она делала это каждый день. Будила меня, кормила и отвозила в школу. Не от великой любви и заботы. Я была ее работой, одной из обязанностей. Единственный ребенок в семье Серебряковых была всем обеспечена… Всем, кроме любви и родного тепла.
— Мам, хорошо выглядишь, — я все равно была ей рада.
Это потом я столкнусь с тем, что больше обо мне, оказывается, не нужно заботиться. Только дежурные звонки по праздникам и вопрос: «Как дела?», на который отвечать не обязательно.
— Ты случаем не заболела? — мама хмуриться и трогает лоб.
От моего взгляда мать вздрагивает. Её глаза начинают бегать, будто она пытается что-то понять и не может.
— Все нормально, — пожимаю плечами.
Если я в какой-то другой параллельной реальности, то это даже совсем не плохо. Лежу, наверное, в коме и плутаю в своих фантазиях, которые занесли меня сюда. Пока никак не могу объяснить, почему откинуло в прошлое. У меня теперь конкретные вопросы к небесам. Нет, не претензии. По всем законам жанра, я должна быть неприкаянным призраком со штампом самоубийцы.
— Вот и хорошо, — кивает мама. — Собирайся, я жду тебя.
Я почти забыла, что не одна в комнате.
3. 3.
Так становятся реалистами. Просто нужно повзрослеть, набраться ядовитого цинизма, испытать жгучую ненависть. Была ли любовь? Любовь — это нечто легкое, светлое и чистое, оно не имеет ничего общего с самообманом. Я смотрю на восемнадцатилетнюю себя: прямые темные волосы, слегка вздернутый нос и глаза цвета стали выдавали во мне старую душу. Мать под моим взглядом ежилась и отводила глаза.
— Не пойду сегодня в школу, — заявляю спокойно, отпивая кофе и делая кусь от бутерброда с сыром.
— В смысле?! — челюсть родительницы отвисла. — Лиля, ты заболела? К врачу надо? ПМС начались? Зуб мудрости растет? — столько версий посыпалось мгновенно.
— Хочу в салон сходить, сделать стрижку, маникюр нормальный, — болтаю ногой, как раньше. Рефлекторно, что ли? Имела я такую привычку до всего этого, каюсь.
— Дочь, папа это не одобрит, — тянет с сомнением, косясь на телефон, словно отец слышит на расстоянии.
— Мне плевать! Посмотри, как я выгляжу, — раскинула руки и встала в полный рост.
