Как говорили в стародавние времена, честь имею представить: главная моя героиня – Василиса (не Микулишна – нет) Ивановна.
– Почему вдруг Василиса? – спросите вы.
Отвечаю сразу, чтобы не было никаких недомолвок: в семействе её отца – Пронина Ивана Васильевича, на свет появлялись только мальчики и все носили имена или Василий, или Иван: Василий Васильевич, Иван Васильевич, Василий Иванович и снова Василий Васильевич. А тут вдруг девчонка народилась.
Иван Васильевич заявил бескомпромиссно:
– Или Василий – или прости-прощай.
Елена Михайловна – мать новорождённой, предъявила ему свидетельство о рождении дочери, где фиолетовым по белому было выписано: Богатырёва Василиса Ивановна. В графе отец – стоял прочерк.
– Почему так?! – в сердцах воскликнул Иван Васильевич. – Я, однако, тож какое-никакое участие в этом принимал.
– Вот именно, – ответила Елена Михайловна, – ни-ка-ко-е!
И из дома родильного отправилась прямиком в дом родительский, а не в дом «двоюродного мужа». Двоюродный муж потом целый месяц уговаривал мать Василисы вернуться к нему.
Сначала Елена Михайловна сказала:
– Только через мой труп!
Потом снизошла до требования документально оформить отношения, и в дом Пронина вернуться только в качестве законной супруги: Прониной Елены Михайловны – никак иначе.
В конце добавила:
– Если условие не выполнишь – дочь переименую в Веронику или в Викторию – раз её папаша таким гадом оказался!
Папаша гадом быть не захотел и сделал всё так, как потребовала Леночка.
Тростинка-тростинкой, но такое упорство проявила, что твоя несгибаемая Жанна Дарк – и не гнулась, и не ломалась.
После чего зажили молодые, что называется душа в душу. Не сказать, что всё обходилось «без битья посуды»: время от времени от старой посуды в их семействе освобождались и таким экстравагантным способом. При этом всё делалось без громких высказываний и оскорблений – слышен был только звон бьющихся тарелок.
Почти всегда первым просил прощения Иван Васильевич. И не просто просил, а засыпал любимых своих девочек охапками цветов, серенадами под окнами и прочими оригинальными подарками. Какая женская душа против этого устоит?
Первой сдавалась Василя. А уж после натиска двоих: мужа и дочери – сдавалась и Лена-Леночка. Кстати, Василей дочь называл только папенька, видимо, сильно по сыну скучая. Мать всегда называла дочь полным именем – Василиса.
Так Василя и детские годы прошла, и школу весьма благополучно осилила, и в институт шагнула, выбранный по собственному вкусу, чем сильно огорчила родительницу.
Хотела Елена Михайловна, чтобы дочь или педагогом была, как она сама, или художником: у дочери художественные задатки просматривались весьма серьёзно, или, на худой конец, музыкантом – зря что ли столько лет за музыкальную школу по классу фортепьяно, платили?
– Всегда ручки чистые, всегда мягкий, белый кусок хлебушка, всегда на виду и в высоком парении, – мечтала вслух родительница, уверенная в том, что такие перспективы не могут не прельстить юную душу.
Василя же в медицинский документы подала, объявив родителям, что намерена стать хирургом – и никем более.
Давненько Леночка Михайловна посуду не била, а тут переколотила все стаканы и тарелки, которые давно нужно было заменить на новые.
На этот раз цветами её никто не осыпал, серенад под балконом не пел, и даже с виноватым личиком перед её глазами не явился.
Попереживала-попереживала Леночка, подумала-подумала, и решила, что Василиса всё равно в медицинский не поступит, потому как конкурс там – выше крыше. Туда и парня не каждого возьмут, а тут – девушка, юное создание.
Решила и успокоилась. Зря успокоилась – поступила девчонка. Причём многим парням нос утёрла. Например, Серёжка Витюшкин – дружок Васили ещё с детсадовских времён, спёкся ещё на первом экзамене, и сразу переметнулся в физкультурный, чтобы год не терять. Там его с руками-ногами взяли – тот ещё физкультурник был.
От неожиданного итога, Леночка Михайловна даже опешила и притихла на некоторое время: все негодные тарелки уже были разбиты, а новые бить не хотелось. Ко всему прочему уж больно счастливым было личико дочери. Такое счастье грех было пугать: убежит – не догонишь. Вот Леночка-Лена и решила повременить с претензиями и ультиматумами. Тем более кто знает, как дальше дело пойдёт…
Институт – это тебе не школа. В школе все свои, почти что родные, в крайнем случае – сильно знакомые. И все знали, что Василю задирать не след: ответ ждать себя не заставит.
А в институте чужие все и, как сказал один из преподавателей, «лучшие из лучших». К тому же такой цветник образовался, что в глазах рябило от пестроты.
Представляете, как на этом фоне Василиса смотрелась: в джинсах с разрывами на коленках, в курточке из чёрной кожи, и с волосами чуть длиннее, чем у пацана подростка? Да ещё и в бейсболке.
Разнопёстрые – с длинными, ухоженными волосами, в нарядах от кутюр, кто на «Вольво», кто на «Мерсе», кого папа доставляет к порогу института, кого личный водитель, кого – папик, а Василиса на своём байке. Байк правда, сильно крутой – не каждому по карману, но с нежной девушкой это как-то не вяжется.
Вот и посыпались на голову девушки смешки и подковырки, и спокойной, уверенной жизни, как ни бывало. Времена настали обоюдо-острые.
Студенческая жизнь чем-то семейную напоминает: притираться нужно друг к дружке, приспосабливаться, чем-то поступаться. И причём, как можно скорее, иначе «кирпичики» не сложить воедино в стройную систему, или хотя бы в стену, а всё строение начнёт шататься, угрожая завалить эти самые кирпичики. А как выстраивать эту стену, когда каждый считает себя индивидуумом, и притираться, а тем более приспосабливаться, не собирается? Потому на первом курсе, зачастую, как на линии фронты: если ни открытая война, то подковёрные «баталии».
Услышав имя Василиса, к девушке, время от времени, обращались то удивлённые, то насмешливые взгляды, за которыми обычно следовали либо скептическая улыбка, либо усмешка, либо язвительное замечание:
– Василиса Микулишна? В наше просвещённое время – такая древность?
И губки поджимались весьма недвусмысленно, порой полупрезрительно.
Василя отвечала язвительным и любопытствующим:
– Плохо знаете наше былинное творчество. Василиса Микулишна была гром-баба: и рост и вес не меньше, чем у хорошего мужика. При моих 174 см роста и 65 кг. веса – на Микулишну я явно не тяну. Мне и Ивановны вполне достаточно.
Одна дама, хорошая знакомая матери, нимало ни смущаясь, выдала на замечание девушки:
– Вы, Василиса, больше мальчика напоминаете. И дело тут не в росте, и не в весе – дело в поведении, в ощущениях, в одежде. Мне почему-то кажется, что вы даже платьица носить не умеете… А уж туфельки на каблуках – для вас вообще орудие пытки. Или я ошибаюсь?
