Александра Ершанская - Вещи моего детства

© А. Ершанская, текст, 2018

© В. Полякова, иллюстрации, 2018

© ООО «Издательство «Розовый жираф», 2019

В рассказах Александры Ершанской мне многое знакомо, поскольку она ровесница моей мамы, а я всегда с удовольствием слушаю ее истории о детстве. И все же, сколько бы ни было общего, разного больше. Потому что общее – это вещи и обстоятельства, а разное – сами люди. Ряды узнаваемых кукол, бидонов, пальто «Большевичка» и перьевых ручек-вставочек, кажется, делают одинаковыми всех советских людей, но это неправда! Люди всегда разные, и именно это и есть самое интересное. Зато вещи, которых было так мало, становятся «накопителями» воспоминаний. Скажешь «бидон» – и вспомнишь все: откуда он взялся, у кого еще был такой же, как мама берегла его и просила не ронять, чтоб не отбилась эмаль, а брат все-таки уронил… вспомнишь очередь за квасом и продавщицу, безбожно этот квас разбавлявшую, вспомнишь летний день, и длиннющую очередь, и платье без карманов, в котором была, потому – из-за отсутствия этих карманов – деньги на квас так и остались дома на столе…

Это воспоминания из моего «накопителя», а вы попробуйте провести эксперимент: спросите маму или бабушку, помнят ли они какие-то предметы, которыми пользовались в детстве или юности, и попросите рассказать о них. Увидите, историй получится немало, и все они будут на самом деле о людях.

Александра Ершанская не описывает вещи, а рассказывает истории. Она проработала шестнадцать лет в детском доме, двадцать – в школе и, конечно, умеет рассказывать так, чтобы ее было интересно слушать. В книге Ершанской вещный мир советского детства интересен не сам по себе, а потому что вобрал судьбу целого поколения и может рассказать о ней лучше любого учебника истории.

Где-то в начале двадцать первого века моя ученица Аня спросила, сколько мне лет.

– Я родилась давно, в первой половине прошлого века.

– Вот это да! – обрадовалась Аня. – Значит, вы ровесница Тургенева. Мы его сейчас проходим.

В учебнике по литературе прошлым считался девятнадцатый век.

Конечно, между мной и Тургеневым – эпоха. Но между мной и Анечкой тоже эпоха, и мой 1948 год рождения от нее далеко-далеко. В мое детство уже можно водить, как в музей, где некоторые даты, вещи, продукты неведомы нынешнему поколению моих учеников.

В моем виртуальном музее – экспонаты, про которые моя память хранит забавные истории. Случаются эти истории по конкретным адресам моего детства: поселок Расторгуево под Москвой (до шести лет), затем Москва, Третья Мещанская, Безбожный переулок, дом 1, и после первого класса я переезжаю к бабушке по адресу Москва, улица Медведева (теперь Старопименовский переулок).

Еще небольшое пояснение к моим экспонатам. Мое детство не было голодным, но, например, масло в пачках покупалось только для детей, а за мукой и сахаром стояли длинные очереди.

Сейчас обо всем можно узнать в интернете. Но ни один «Яндекс» не смог объяснить моим ученикам слово «глухомань», пока я не сказала, что это место, где нет мобильной связи. И стало понятно. Мои истории показывают предметы с неожиданной стороны.

В музей часто приходят с мамами и папами, с бабушками и дедушками. Я надеюсь, что, прочитав мои рассказы, они вспомнят свои истории детства, и такой «музей» появится во многих семьях.

Некоторые вещи моего детства навсегда покинули наш быт. Одна из них – чернильница-непроливайка.

Ах, какая это была нужная вещь! В нашем первом классе на моей первой парте она стояла в специальной дырке прямо по центру. Справа от нее скрипела пером я, слева – Вовка. Вовку посадили со мной в воспитательных целях. Он был худой и очень вертлявый, а я толстая и устойчивая. Видимо, учительница считала, что рядом с моей монументальностью Вовка затихнет и займется учебой. Но не сбылось. Вовка продолжал вертеться – теперь уже в надежде отомстить «заразе» (то есть мне) за посадку на первую парту. И случай не заставил себя ждать.

Волосы у меня в первом классе были богатые. Косы аж до попы и еще курчавились по вискам. А полагалось гладко-гладко. Каждое утро мама делала мне прическу-«корзиночку». Это когда туго-натуго заплетались две косы, подворачивались сзади и подвязывались бантами на голове с двух сторон – левая коса справа, а правая слева. Один из бантов был со стороны Вовки. Вовка сидел весь урок в засаде.

– Вот видишь, можешь же не вертеться, – хвалила Вовку наша учительница Валентина Ивановна, радуясь своей педагогической мудрости.

И настал момент истины. Я задумалась над трудным примером. Вовка в одном безумном броске развязал мой бант, выхватил косу из «корзиночки», резко дернул и опустил конец косы в чернильницу-непроливайку. Я вырвала многострадальную косу из цепких рук Вовки и плена непроливайки. Исполненная праведного гнева, я развернулась к обидчику. Впереди меня оружием мести летела моя полная чернил коса. Достигнув Вовки, она изо всех сил хлестнула его по лицу, заодно окропив чернилами и его школьную форму. Хорошо хоть, мальчишки моего детства носили гимнастерки сизого цвета – не так заметно. Ошалевший от этой чернильной атаки, с ругательствами, где самым нежным было слово «дура», Вовка вылетел из класса.

– И ты, Ершанская, немедленно домой. Мыть голову, – раздраженно сказала Валентина Ивановна, расстроенная крахом воспитательной идеи.

Кое-как подвязав синюю косу (ну чисто Мальвина), я поплелась домой. Во дворе школы я нагнала Вовку. Он понуро брел, подозрительно шмыгая носом.

– Будут ругать за форму? – сочувственно спросила я.

Вовка гордо поднял к небу подозрительно красные глаза.

– Ругать? – он высокомерно смерил меня взглядом. – Мать выпорет как сидорову козу. Ремнем. – И гордо добавил: – Отцовским.

Пороли матери. Отцов в нашем классе было мало.

Во времена моего детства некоторые вещи для украшения дома делались из раскрашенного гипса. И была мечта – кошка-копилка, черная в красных розах и синих васильках; сердце замирало от вида такой красоты на рыночном прилавке. На все мои страстные мольбы «Купи, пожалуйста!» бабушка неизменно сердилась и говорила малопонятные мне тогда слова о пошлости и мещанстве.

Но мое желание украсить свой стол сочла разумным и купила мне гипсовый бюстик Пушкина. Он был снежно-белым и без всяких цветочков. И мне не понравился. Но когда между мной и Пушкиным (нет, нет, не белым гипсовым, а настоящим) появилось нечто общее, то я этот бюстик даже полюбила.

Про мои связи с Пушкиным начну издалека. В семь лет я тяжело заболела. В Москве тогда была последняя вспышка полиомиелита, и мне ошибочно поставили этот диагноз-приговор и должны были госпитализировать. Но бабушка встала у дверей и не пустила скорую даже с милицией, заявив, что ребенка можно забрать только через ее труп. Скорая с милицией отступили, поведав ужастик про мою скорую смерть в муках. Я не умерла и, главное, не заразилась полиомиелитом, спасибо бабушке.