Истории очень часто заканчиваются свадьбой. Но начинаются они не столь радостно.
Вот и эта история началась в спальне, где лежала молодая и очень красивая женщина.
Сейчас она уже была не столь красива, тяжкие трехдневные роды подорвали ее здоровье, и она чувствовала, как жизнь утекает из ее тела.
– Рианна… – Муж держал ее за руку, но она уже почти ничего не чувствовала. – Рианна, любовь моя…
Женщина прерывисто вздохнула.
Она пыталась собраться с мыслями… так тяжело. Так больно. И разум словно бы уплывает.
– Я умираю, Марк?
За что она ценила своего мужа, так это за его правдивость. Вот и сейчас он не стал лгать.
– Лекарь говорит, что у тебя сильное разлитие внутренних соков, и предлагает сцедить дурную кровь.
Женщина качнула головой. Даже это легчайшее движение отдалось таким приступом дурноты, что пришлось пару минут подышать. Прийти в себя, успокоиться.
У нее осталось не так много времени. Нельзя его терять.
– Я знала, что могу умереть во время родов.
Женщина смотрела в ту сторону, где стояла колыбелька с младенцем. Девочкой.
Адриенной СибЛевран.
Она умоляла, чтобы ребенка не уносили, чтобы даже кормили малышку при ней… Жар? Горячка? Пусть так! Каждая минута, проведенная рядом с ребенком, была для нее бесценна. Каждая секунда…
Сейчас жара не было. Был только холод. Смертельный холод. И она понимала, что это значит.
Агония.
– Не говори так, любимая. Ты поправишься…
Рианна качнула головой и приподнялась.
– Нет. Уже нет. Марк, я умоляю тебя. Умоляю выполнить мое последнее желание.
– Клянусь, любимая!
– Нет, не так. Клянись. Своей матерью, своим родом, своей честью и сердцем.
Марк сдвинул брови. Но послушно произнес требуемые слова:
– Рианна, я клянусь. Клянусь своей матерью – да изольется ее чрево, клянусь своим родом – да пресечется он навеки, клянусь своей честью – пусть будет мое имя покрыто позором, клянусь своим сердцем – да остановится оно в тот же миг, если я не выполню твое последнее желание.
Женщина откинулась на подушки.
Полная клятва. По всей форме. Такие дают крайне редко, но держат… лучше взойти на костер, чем ее нарушить. Последствия будут куда как хуже. Судьба слышит. Судьба карает.
– Ты не женишься, пока наша девочка не станет женщиной. Ты поклялся.
Марк вздрогнул.
– Х-хорошо. Я поклялся – и я исполню. Но ты лишаешь меня наследника.
– У рода СибЛевран есть наследница, – прищурилась Рианна. – Роду достаточно.
Марк коснулся руки супруги.
Ледяная… и понял, что она даже не чувствует его прикосновения.
– Я обещал. Я воспитаю нашу малышку. И не женюсь, пока она не повзрослеет, Рианна. Я сберегу нашу дочь.
– Дай мне ее… пожалуйста.
Женщина откинулась на подушки.
Лицо ее стремительно бледнело. Жизнь из него уходила на глазах. Каким чудом она еще держалась – муж не знал. Нет, не знал.
Но послушно подал малышку матери. Та потянулась к ребенку, почти села, опершись спиной на подушки. И без того белое лицо вовсе уж выцвело от усилий – одни глаза жили на нем. Громадные, синие…
– Выйди. Закрой дверь.
Стоило ли повиноваться?
Он не знал. Но ноги сами собой двинулись на выход. Сами собой…
И дверь закрылась.
Рианна с нежностью посмотрела на дочь. Те же черные волосы, те же синие глаза – наследство рода. Ее рода. Уже сейчас видно. Даже черты лица как у нее.
– Прости меня, малышка. И – прими мое последнее благословение. Мою силу и мою власть над родом СибЛевран.
Женщина последним усилием наклонилась к малышке – и коснулась поцелуем ее лба.
И на миг…
На долю секунды в комнате разлилось белое свечение.
Древняя магия рода СибЛевран, о которой почти никто не знает. Древняя власть. Та, что позволяет процветать ее землям.
Поля поместья СибЛевран, того единственного, что осталось, самого сердца, всегда были плодородны, стада изобильны, деревья ломились от фруктов. Засуха?
Никогда…
Болезни – и те обходят ее землю стороной. И это лишь частичка былой силы.
Руки женщины бессильно опали. Малышка оказалась на коленях матери, накрытая ее телом, словно коконом. Но не разревелась, а почувствовала знакомый запах, засопела носиком – и продолжила спать. Она еще не знала, что сегодня стала сиротой.
Войти в спальню посмели только час спустя.
Над землями СибЛевран гремела и грохотала гроза, оплакивая хозяйку замка.
Малышка мирно сопела в своей колыбельке, наевшись молочка кормилицы и не думая ни о чем плохом.
Мрачно напивался в стельку дан[1] Марк. Жену он любил. И дочь… к дочери отношение было сложное. Наследница…
Но дочь от любимой женщины?
Дочь, рождение которой стоило Рианне жизни…
Но его малышка…
А поскольку был он все же неплохим человеком, то и зла в его душе не нашлось. И девочку он будет беречь. И заботиться.
Мчался сквозь грозу гонец, спеша доставить королю известие о смерти эданны СибЛевран.
Так и началась эта история.
Адриенна
– Дана Риен! Дана Риен!
Девочка досадливо скривила губы.
Вот ведь… опять ее Розалия ищет!
Кормилицу она любила. Но она такая… клуша! Опять начнет приставать со всякими глупостями! Чтобы девочка вышивала, или молилась, или на кухню сходила…
Мало ли дел для юной даны?
Дел-то много. Но они все такие скучные! Вы просто не представляете насколько!
Уж-жасно скучные!
Дана могла приглядеть за хозяйством. Знала рецепты блюд. И молитвы знала, каждый третий день с ней занимался падре Санто, так что требуемый круг молитв девочка на память могла прочитать.
И вышивать умела.
Не любила только.
Нитки путались, игла кололась, стежки получались разной длины и ширины, а уж про кривизну страшно и подумать было! И дана быстро бросала подобающие ей занятия.
И занималась неподобающими.
Известно же, что юные даны должны сидеть в доме своего отца. Выходить они могут только в церковь и только после того, как им исполнится двенадцать лет. До той поры девочек из благородных семей посторонним не показывают. Даны могут гулять во дворе дома, но и только. А показаться чужим – нельзя. Позор для всего семейства.
Это в городе.
В деревне, конечно, нравы более вольные. И если юная дана пойдет к мессе с отцом или матерью, если она прокатится в карете по окрестностям… конечно, карета или паланкин должны быть закрыты наглухо, а юную дану должен сопровождать кто-то из старших. Мать, отец, брат… в крайнем случае – духовник. Так вот, ее не осудят. И долго сплетничать не станут.
Конечно, девушки из крестьянских семей более свободны в своих поступках. И родителям они помогают, и бегают где хотят, но ведь это крестьяне! Чернь!
Разве можно их девчонок равнять с благородными данами? Там в двенадцать уж и замуж выдают, как только девки первую кровь уронят. А благородных дан раньше семнадцати отдавать можно только по разрешению церкви.
