ЧАСТЬ 1. ЗАПАХ НЕНАВИСТИ ГЛАВА 1.
Я не помню свою мать. Может быть, я никогда не видела её. Отец и бабка говорили, что мама сбежала после моего рождения. "Упорхнула", – как любил повторять отец, промочив на ночь горло чаркой-другой крепкого вина.
От мамы мне осталось только имя – Илиана. Необычное, нежное, совсем не похожее на имена селян. Такое имя мне могла дать только она.
Я не осуждаю свою мать. Если бы могла, я тоже бежала бы из селения. С детства я привыкла к косым взглядам и шёпоту за спиной: "Ведьмино отродье!" Когда я была маленькой, мне говорили, а то и кричали это в лицо. Так было до одного случая.
Когда мне было лет шесть, на меня налетели на улице мальчишки. Я ещё не понимала, насколько отличаюсь от других. Уже тогда я умела делать такие вещи, каких не мог повторить ни один человек в селении. В тот день я поняла, что мой дар для поселян – проклятый, и его нужно скрывать.
Как сейчас помню, я увидела терновый куст. Он погибал неподалёку от высохшего колодца. Я чувствовала, как больно растению, в воздухе витал сладковато-удушливый запах смерти. Земля была усыпана засохшими белыми цветками: этим годом кусту не суждено было дать плоды. Каждая ветка медленно умирала, всё сильнее усыхая изо дня в день. Терновнику оставалось меньше недели, а ведь спасти его было так просто – по крайней мере, для меня. Вода проходила недалеко, я чувствовала, как она движется под землёй. Мне было понятно: надо всего лишь позвать её к изнемогающему от жажды кусту, и он оживёт.
Я присела на корточки и положила руки на землю.
– Иди сюда, водичка, иди сюда, – тихо повторяла я.
Да, вода была совсем недалеко под землёй. Она двигалась по забытому пути, расширяя себе дорогу к колодцу. Я слышала тихое, мелодичное журчание – родник отвечал мне песней. Вот куст почувствовал облегчение, его корни освежила влага. Я улыбалась: запах смерти отступал, постепенно развеивался в воздухе. Скоро от него ничего не останется. А в будущем году на этом кусте снова появятся мои любимые белые цветы и пропитают воздух тонким ароматом.
Что-то больно ударило по щеке, сбивая с лица улыбку. Рядом упали камни, сначала маленький – тот, что меня задел, затем – большой, с мой кулак. Ещё один больно ткнулся в моё плечо.
Я вскочила. Шагах в десяти стояли четверо мальчишек ненамного старше меня. Дети жестоки, они с хохотом показывали на меня пальцами.
– Она говорит с кустом!
– Ничего, мы отучим её от этого!
Я успела отшатнуться в сторону от следующего летящего в меня булыжника.
– Ведьмино отродье! – кричали они.
– Таких побивают камнями!
– Смотри, сейчас я попаду ей в лоб!
Я отступала, в ужасе оглядываясь по сторонам. Толстая старуха Лиада выглянула из-за крепкого забора своего дома и одобрительно улыбнулась. Её лицо выражало полное согласие с тем, что происходило у колодца. Отец одного из мальчишек – красивый мужчина из уважаемой в селении семьи, – стоял в стороне и усмехался. Встретившись со мной взглядом, он сплюнул. Ещё в одном дворе возились в огороде две женщины. Они отвлеклись от засыхающих капусты, моркови и гороха и с любопытством уставились на нас.
Помощи ждать было неоткуда. Мне хотелось кричать и плакать, но я понимала, даже тогда, в шесть лет, что это только раззадорит зверёнышей с камнями. Они окружали меня, отрезая путь к дому. Да и стоило ли бежать? Каждый из них был сильнее и бегал быстрее, чем я.
По щеке текла кровь – тёплые красные капли падали на землю. Мой взгляд остановился на самом крепком из мальчишек – Ремзае. Именно его отец с одобрением наблюдал за этой расправой как за безобидной игрой. Мальчишка собирался швырнуть в меня камень, который еле умещался в его руке. Я вновь ощутила в воздухе запах смерти – вязкий, удушливый, он становился всё сильнее. С того времени я знаю, как пахнет моя смерть.
Я понимала, что через мгновенье камень может разбить мне голову. А потом маленькие звери добьют меня. Меня не станет, а они будут жить, будут в этом селении уважаемыми людьми, когда вырастут. Особенно Ремзай, с такой-то семьёй. Мимо всех, кто сейчас рядом, пройдут ещё много зим и лет...
– Ненавижу!
Мне казалось, что я еле выдохнула это слово, но оно стремительной птицей пролетело над улицей. Женщины на огороде скрючились, зажали уши. Толстуха Лиада присела и спряталась за забором. Камень задрожал в высоко поднятой руке Ремзая: мальчишка как раз замахивался для очередного броска. Я не могла отвести взгляда: рука с камнем тряслась всё сильнее, а потом пальцы Ремзая разжались, и камень тяжело шмякнулся на его плечо.
– Я не могу шевелить пальцами! – завопил рядом с ним другой мальчик.
– У меня рука не разгибается! – взвыл третий.
– Ведьма! Ведьма! – яростно повторял отец Ремзая.
Он уже подбежал и пытался силой опустить трясущуюся руку сына. Хорошо, что первым делом он кинулся к мальчишкам, а не ко мне, иначе я не прожила бы и минуты.
Я задыхалась от ужаса. Что селяне могут сделать с ведьмой? Побить камнями не получилось – значит, сожгут. По телу прошла дрожь, когда я представила, как огонь лижет мне ноги, охватывает юбку, добирается до длинных распущенных волос.
Но какая из меня ведьма? Я ведь и не делала ничего, чтобы мальчишки остановились. До сих пор не могу понять, что произошло в те несколько мгновений. Знаю одно: в селении никто и никогда больше не пытался бросить в меня камнем.
В голове грозной сверкающей молнией пронеслась мысль: надо бежать! Пока никто не опомнился, надо бежать! И я, путаясь в старой, кое-как перешитой бабкиной юбке, держась за ноющее плечо, кинулась по улице. Грубые деревянные башмаки сбросила на бегу – они болтались на ногах и слетели легко. Один из башмаков с глухим стуком ударился в забор дома Лиады. Промелькнули перед глазами несколько дворов – и я помчалась по тропе через луг к лесу. Сухая трава приятно щекотала босые ноги, ветер свистел в ушах. В этот миг мне казалось, что стоит развести руки – и я полечу, как птица, над лугом, над лесом, далеко-далеко. Упорхну от селян, как моя мать.
Скоро полумёртвый луг оживёт, вода дойдёт и до него. За мной, водичка, сюда...
– Стой, ведьма!
– Мерзавка!
Голоса слышались далеко. Я не оглядывалась. До леса оставалось совсем немного, а там так легко затеряться в высокой траве, густых колючих кустах ежевики, за вековыми деревьями. Да и боятся селяне этого леса. Сколько себя помню, всё время слышала, что нечисть в нём водится. Если люди и заходили в лес, то недалеко, по нескольку человек. И обязательно мужики брали с собой ножи и луки с колчанами, полными стрел.
Среди деревьев было удивительно спокойно. Я лежала в траве и вслушивалась в тишину леса. Она была соткана из множества еле уловимых звуков – шелеста листьев над головой, полёта стрекоз, жужжания диких пчёл, цокота невидимой за ветвями белки...
