Подходя к дому, он купил бутылку – единственный, как оказалось, способ погасить инерцию, набранную за восемь часов работы. По истечении этого времени, то есть бесплатно, Эйч думать о чужих нуждах не собирался. Получалось, впрочем, далеко не всегда. Вот и сегодня в голове роились остатки дневных забот, а муза брезгливо морщила на них носик, изо всех сил стараясь держаться подальше.
Эйч поднялся на седьмой этаж, отпер квартиру, крикнул женe, что пришел, и, не дожидаясь ответа, снял ботинки, пиджак и прошел в ванную. Включив воду, подставил ладони под кран и долго держал их так, представляя, как маленькие злобные бактерии гроздьями срываются с кожи и, ругаясь, устремляются в водосток. В дверь позвонили. Эйч поднял голову и прислушался. Позвонили еще раз. Жена открывать явно не торопилась. Позвонили снова, и куда настойчивее. Эйч вздохнул, не спеша вытер руки и вышел в прихожую. Он повернул ключ, распахнул дверь и обнаружил на пороге двух сотрудников милиции с оружием и при исполнении. Сотрудники как будто не ожидали, что им откроют, поскольку разом вздрогнули, отскочили и сдернули с плеч автоматы. Справившись с удивлением, они тут же приступили к задержанию. Один из них ловко и почти без замаха ударил Эйча носком ботинка в живот. Когда Эйч сложился, второй коротко взмахнул от пола прикладом, и Эйч, уже задержанный, опрокинулся навзничь. Последнее, что он успел заметить, были крылышки музы, в панике улетавшей в открытую дверь. Вероятно, ее напугал хруст раздробленной переносицы. Или просто вынесло сквозняком.
Винни был самым обыкновенным юристом. От всех остальных он отличался лишь тем, что когда-то, лет двадцать тому назад, учился в одном классе с Эйчем. Вот эта-то малость и привела его теплым весенним днем в следственный изолятор, чтобы совершенно бесплатно помочь старому школьному другу, которого он успел напрочь забыть.
– Винни и Сыновья. Юридические услуги. Я вас слушаю.
– Винни, это ты?
– Вениамин Кольчужный к вашим услугам.
– Господи, Винни, как хорошо, что это ты! Представляешь, они обвиняют меня в убийстве!
– Прошу прощения, с кем я говорю?
– Ой, извини. Это Эйч. Ну, Эйч. Мы учились с тобой в одном классе.
– Эйч? Что за… Ах да, Эйч. Ну надо же.
– В убийстве, Винни!
– Всегда знал, что ты этим кончишь. Да ладно, шучу. Во-первых, успокойся. Пока ты все делаешь правильно. Кроме, сразу тебе скажу, убийства. Ха-ха. В общем, хорошо, что позвонил, дружище. Так кого, говоришь, ты грохнул?
– Винни!
– Ну, ладно, старина, извини. Давай, рассказывай, что там у тебя стряслось. Кстати, ты сейчас кем работаешь? Эй, Эйч, ты ведь работаешь? Не пугай меня.
– Винни, они говорят, я убил Клару.
– Кого ты убил?
– Клару. Мы все-таки поженились. Ты можешь приехать? Я сказал, что не стану говорить с ними без адвоката. Мне кажется, меня станут бить, если ты не приедешь.
– Передай кому-нибудь трубку, старина, – вздохнул Винни. – Разумеется, я приеду.
***
Осторожно положив телефон на полочку, Винни застыл в задумчивости: по колено в воде, приземистый и волосатый, весь в разводах мыльной пены, медленно оползающей по отнюдь не спортивному туловищу. Потом пожал плечами, поежился и погрузился обратно в теплую воду, решительно выкинув из головы бестактного Эйча, убиенную Клару и прочие мелкие неприятности, коими полна жизнь. Всего-то через минуту его настигло воспоминание.
Клара, Эйч и Винни сидят в летнем кафе. Позади – школа, впереди – институт и совсем другая жизнь. Во-первых, жизнь без Клары. Во-вторых, жизнь без Клары. В третьих, в четвертых и так до бесконечности – жизнь без Клары. Она много тогда для него значила. Пожалуй, она значила слишком много. Пожалуй, она значила всё. И, только подумать, выбрала Эйча.
Эйча, который и в семнадцать лет не сумел бы отличить презерватив от воздушного шарика. Эйча, который не мог связать и двух слов в разговоре, зато тысячами сеял их на бумаге – что и удивляться, если иногда они попадали в рифму. Эйча, который вечно витал в облаках, а, вернувшись оттуда, пытался переcказать увиденное: «Оно было огромным, Винни, куда больше слона, и все из разноцветных шерстяных ниток. Ну, будто его связали. И оно пело. Ребята, слышали бы вы, как оно пело!»
И Клара купилась. Карие ее наглые глаза смотрели на Эйча насмешливо и чуть печально, но Винни знал, что это конец. Маленький, пузатый и энергичный Винни отлично знал это, когда приглашал Клару в кино, провожал ее до дому и читал ей вслух стихи, которые мучительно сочинял чуть не месяц. Вспоминая их, Винни краснел по сей день.
А затем они просто поднялись и, держась за руки, ушли из его жизни.
Ушли, да. Чтобы вернуться через двадцать лет прямо к нему в ванную: одна мертвая, второй… Второй как обычно!
Винни выругался..
– Они говорят, я убил Клару! – передразнил он Эйча.
Он полежал в ванне еще немного, рассеянно крутя пальцем волосы на груди.
– Эйчу конец, – осторожно произнес он, прислушиваясь, как это звучит.
Звучало нормально.
– Кларе тоже конец, – подумав, добавил Винни.
Терпимо.
– Ну и черт с ними обоими, – заключил Винни.
После этого он решительно встал, смыл пену и принялся одеваться. Эйч не мог этого сделать. Никогда. Достаточно было раз увидеть, как он на нее смотрит. Или как они держатся за руки. Или просто идут рядом. Или сидят. Это надо было видеть, да.
А раз не мог, что он, черт его дери, делает в изоляторе? Нет, на самого-то Эйча, ему, понятно, плевать. Черт с ним, с Эйчем. В конце концов, с таким богатым внутренним миром ему и тюрьма по колено. Но вот тот, кто его туда посадил… Тот, кто убил Клару и думает, что это сойдет ему с рук… Вот на этого умника Винни с удовольствием бы взглянул. Взглянул и, если никто не будет смотреть, выгрыз бы у него печень.
В следственном изоляторе Винни оглядели с головы до ног, особое внимание уделив и впрямь не дешевым ботинкам. Убедившись, что он действительно не ошибся адресом, его с явной неохотой проводили в комнату для свиданий.
Через полчаса привели Эйча. Не считая разбитого лица, тот совершенно не изменился. Все тот же долговязый и чахлый Эйч: одуванчик на ветру; обезьяна, почесывающая свою пятку; ходячий поднос с двумя огромными бледно-серыми блюдцами глаз.
В свою очередь, Эйч, глядя на Винни, видел привычное пухлое облако-аквариум, в котором лениво перемещались цветные рыбки юмора, похоти и амбиций. Как странно, – думал Эйч. – Разве можно, чтобы человек состоял только из этого?
Но он состоял, и сидел прямо перед ним, пухлый и самодовольный, медленно пульсируя и сочась жизненными соками. Эйч снова поймал себя на том, что завидует Винни, который, кажется, совершенно без всяких усилий мог видеть вещи, неизменно ускользающие от самого Эйча: камень, песок, плоть, цветы. И даже такие, о которых Эйч мог только догадываться. И даже лицо Клары.
