Вместо предисловия:
Я прекрасно понимаю, что после Анны Гавальда («Просто вместе»), Януша Леона Вишневского («Одиночество в сети»), Элизабет Гилберт («Есть, молиться, любить») и Михаила Володина («Записки белого человека») написать что-либо стоящее уже сложно. Но у меня есть оправдание — идею этой книги я вынашивала одиннадцать лет, она появилась задолго до того, как мою душу вывернули наизнанку книги этих людей. Одиннадцать лет я ходила «беременной» этой книгой, а это тяжело. Так что у меня не было вариантов — мне пришлось написать.
Положи меня, как печать, на сердце твоё,
Как перстень, на руку твою:
Ибо крепка, как смерть, любовь…
Песнь Песней Соломона, (8:6,7)
Глава 1
С чистого листа.
На экране монитора переднего кресла показывали кино про спасательные жилеты.
…Я летела в Индию собирать себя по кусочкам…
В любом деле главное — начать. И — самое сложное. То же самое касается и того, когда пытаешься что-то рассказать. Это потом уже польётся поток, сам собой, сам найдёт нужное русло и подберёт слова, порой те, о существовании которых ты уже и забыл в вечной суете. А они раз — и возникают. Где-то лежали, забытые, как старые вещи, которыми давно не пользуешься. А пока непонятно откуда начинать, с какого момента, что важно, а что нет.
…Я встречала Новый год в разных условиях — в кругу семьи; в шумной компании друзей; вдвоём на даче — проснувшись за семь минут до боя курантов, на ходу натягивая штаны и куртки, хватая бенгальские огни и несясь напролом по сугробам через дорогу в лес, на любимую поляну с соснами. Я встречала Новый год, даже забираясь почти ползком на гору Шри-Пада, на четыре тысячи восемьсот с чем-то там ступенек. Но я никогда не встречала его одна в аэропорту у чёрта на рогах…
И сейчас я бродила по аэропорту Дубая… в поисках еды. Да, такое, знаете ли, совершенно приземлённое желание чего-нибудь съесть. Я бы вообще-то написала — «сожрать», но это неприлично, а я человек воспитанный. Съеденный в самолёте из Москвы до Дубая вегетарианский ужин переварился быстрее, чем того требовали обстоятельства, к тому же кто-то там что-то перепутал и мне вместо обычного вегетарианского ужина подсунули строгий мусульманский, который отличается от первого особой строгостью — нет там ни масла, ни сыра, который я люблю в любых его проявлениях. Сосед по креслу упрямо отказывался съесть плавленый сырок, который жена предлагала ему уже в пятый раз (их обед был стандартный — с мясом, рыбой, маслом — и сыром). «Вот стоит так упираться» — буркнуло что-то внутри меня (кажется, это был желудок. Он бы ни за что не отказался от сыра). Так вот, я бродила по аэропорту сначала в поисках еды, потом — в поисках обменного пункта, чтобы было чем заплатить за эту еду. Одиночное путешествие молодой белой женщины вызывало массу восторга у «восточных» обитателей дубайского аэропорта и мысль о том, чтобы снять с себя тёплую флисовую кофту, под которой была только тоненькая майка, пришлось похоронить в первые же две минуты. Так я и таскалась в жару, одетая как на Северном полюсе, обливаясь по́том и думая о том, как чудесно я буду пахнуть, сев в самолёт до Ченная. Думаю, соседи по креслу не забудут этот полёт никогда. Я развлекала себя тем, что пыталась найти плюсы этой ситуации.
«Кофта, конечно, жаркая, но она приятного светло-розового цвета, который привлекает к себе внимание — как яркое светлое пятно — видно издалека. Так что мужчина моей мечты обязательно заметит меня!» — говорила я сама себе. Но, увы, несмотря на все мои старания, этот негодяй (то есть мужчина-мечта), так меня и не обнаружил — во всяком случае, ко мне до самой посадки в самолёт так никто и не подошёл.
«Может, тебе надо было букет мимозы с собой взять, а? — язвительно хихикнул кто-то внутри меня — чтоб уж наверняка. Как в «Мастере и Маргарите», помнишь?». Но я была уже в благодушном настроении — я не только нашла еду, но и разменяла деньги, чтобы за неё заплатить — поэтому отпущенная в мой адрес колкость меня не задела.
«Точно! В следующий раз берём букет мимозы» — только и ответила я сама себе.
До боя курантов по московскому времени оставалось двадцать пять минут, и мне нужно было успеть за это время сесть за столик кафе и задобрить разбушевавшийся желудок найденной едой.
Пытаясь победить тазик салата, любезно принесённый мне официантом, я и не заметила, как на экране мобильника высветилось 11.59. Я набрала номер мамы:
— Алло, мама! С Новым годом!
— С Новым годом, доченька!
Трубку выхватил брат:
— Ну, это, ну с Новым годом тебя, что ли!
— У вас куранты пробили?
— Да вот сейчас бьют, слышишь? — на дальнем фоне действительно били куранты. — Мама спрашивает, когда у тебя следующий самолёт.
— Блин, вы бы мне хоть пожелали чего-нибудь, что ли, а то «когда у тебя самолёт»…
— Аааа… ну да… ну, это, желаю, — брат растерялся. У нас в семье не принято было говорить тёплые слова и вообще высказывать чувства. Это было чем-то сверхъестественным, как запуск в космос Белки и Стрелки.
— Спасибо. Дай маме трубку.
— Алё, доча, во сколько у тебя самолёт?
— Мам, ну ты хоть пожелай мне чего-нибудь!
— Счастливого пути! — мамин голос дрожал.
— Мам! Ну, ты чего? Нет, чтобы пожелать мне счастья, чтобы с началом моей новой жизни всё у меня сложилось так, как я задумала, чтобы я встретила свою судьбу и была счастлива…
— Желаю… — по телефону не видно было лица, но по голосу было понятно, что у мамы сейчас совершенно потерянный вид. Произнести такие слова, да ещё в присутствии отца и брата было невообразимо. Простые человеческие радости и слово «счастье» нашей семье были чужды.
— Мам, я улетела в самый Новый год к чёрту на кулички для того, чтобы начать новую жизнь, а ты даже не можешь мне ничего сказать!!!
— Но ты же сама себе всё сказала!
— Мам, но мне-то нужно услышать это от тебя!!! Ты же МАМА!!!
В трубке раздался тяжёлый вздох.
— Мам, ну давай, скажи это! Неужели это так трудно произнести?
Бедная женщина, которой волею судьбы выпало быть моей матерью, молчала.
— Мам, ты слышишь? Мне это нужно, мам!
Мы никогда не были близки с матерью — мы всегда были слишком разными. Мы с братом всегда были с иголочки одеты, накормлены, исключительно хорошо воспитаны. В нашем доме всё всегда сверкало чистотой и уютом. Но такие понятия как чувства, состояние души, настроение, желания, мечты — то есть всё то, что нельзя протереть, помыть и поставить в сервант — в нашей семье отсутствовали. То есть, наверное, они, может быть, и присутствовали у каждого в отдельности — как у меня, например, но говорить об этом вслух было непредставимо. И, в общем, то, что происходило сейчас, было действительно из ряда вон выходящим. Никогда раньше я не подумала бы, что буду выколачивать из маминых уст слова, которые она, наверное, никогда и не произносила. Но сегодня был особенный день. Сейчас, в эту самую минуту, начиналась моя новая жизнь, и мне было важно, нет — мне было жизненно необходимо, чтобы эти слова были сказаны.
