Лили недовольно качает головой, когда я говорю о смерти. Она сидит рядом – в пассажирском кресле «Зелёной Миндальки». Так я называю свой «мерседес» – в любую минуту он может раскрошиться на мелкие детали. На своей «Зелёной Миндальке» я проезжаю сотни километров, сотни разбитых дорог.
Я включаю стеклоочиститель, чтобы смахнуть насекомых, и передо мной вырастает жидкая радуга из мёртвых оводов и саранчи. По салону «Зелёной Миндальки» разносится запах корицы, специального автомобильного ароматизатора.
«Элитный парфюм для вашей тачки», – написано на упаковке.
В руках Лили держит толстый блокнот. Она рисует в нём географическую карту, с достопримечательностями в виде точек и крестиков. Над каждым из них она выводит по латинскому символу, издалека они напоминают стаю птиц. Если присмотреться, можно разглядеть на страницах блокнота ромбики, водружённые друг на друга, как в узоре пчелиных сот. Лили говорит:
– Так выглядит химическая формула марихуаны.
Позади нас остаются кирпичные коттеджи с косыми крышами и заборами. Мы проносимся мимо супермаркетов, витрины которых разбиты на тысячи осколков, обмотаны жёлтой полицейской лентой с надписью «Вход запрещён».
По обеим сторонам от дороги вкопаны рекламные плакаты – один за другим, по ровной линии они выстраиваются в ряд. Там написано:
«Оставь кровоточивость дёсен в прошлом».
На другом плакате написано:
«Сделай себя совершенством!»
Надписи на плакатах призывают нас купить зубной порошок и записаться на водную гимнастику. Нас уговаривают похудеть и стать привлекательнее, нас просят сделать свою жизнь безупречной и, самое главное, долгой. Надписи на плакатах рекомендуют нам сдать анализы на диабет, рак и туберкулёз.
Герои диснеевских мультфильмов на одном из плакатов приходят к врачу. Белоснежка, Русалочка и трое племянников Дональда Дака. Билли, Вилли и Дилли. Они садятся на кушетку и закатывают свои разноцветные мультипликационные рукава по локоть. К их идеальным ровным венам склоняется человек в белом халате. Шприц в его руке постепенно заполняется красной жидкостью, мультипликационным гемоглобиновым раствором.
Все в это время улыбаются, и никто не боится боли. На плакате написано большими буквами:
«Быть здоровым – это счастье!»
Лили говорит:
– Обрати внимание на Белоснежку.
Лили говорит:
– Судя по тому, как у неё опухли гланды, она подцепила что-то венерическое.
Все слова Лили произносит шёпотом:
– Это может быть гонорея или кандидоз.
Лили наносит формулы лекарств на бумагу простым карандашом, шёпотом она говорит про то, что племянники Дональда Дака – подпольные секс-террористы, они заразили несчастную Белоснежку паховой гранулёмой и микоплазмозом, Лили говорит об этом в полтона.
Я спрашиваю, почему Лили считает, что все вокруг чем-то больны? Спрашиваю, что не так с Русалочкой?
Лили – также вполголоса – отвечает:
– Из-за одноклеточных организмов, которые обитают в воде, скорее всего, она страдает акантамёбным кератитом.
Так мы и будем ехать. Я и Лили. Время от времени, как это часто бывает в дороге, нас будет преследовать наше прошлое. Моя мама.
Моя мама столкнула самолёты над Боденским озером.
Моя мама вызвала ураган Катрина.
Моя мама назвала меня «Малолетним-В-Рот-Давашкой».
Мы будем прыгать туда-сюда, вспоминая то одно, то другое. Лучше сразу привыкнуть.
Когда я отказывался становиться вегетарианцем, моя мать называла меня «косоглазым пилоткозавром». Когда нужно было сделать уборку в клетке с лабораторными крысами, она называла меня «анальным сифилитиком». Во время походов по музеям, когда ей нравился какой-нибудь арт-объект, она гладила меня по голове и говорила: «Привокзальный членожуй».
Моя мать была особенной, она называла себя «Божественной исключительностью».
Сейчас моей мамы нет рядом, но каждую секунду я ощущаю её присутствие.
В моей машине только Лили. На разлинованных листах она строит замок из ромбиков. Одну фигурку она ставит на другую. А затем вываливает еще три сверху и соединяет их латинскими буквами «О», «N» и «H».
Говорит:
– Это химическая формула ацикловира. Если бы Жасмин была предусмотрительной, то Аладдин не заразил бы ее генитальным герпесом.
Мы будем ехать так – время от времени останавливаясь у рекламных щитов. Мы будем сжимать время до одной тысячной секунды и растягивать на миллионы веков. Говорить мы будем шёпотом.
Пункт 54, статья 3, из «Памятки уцелевшим» (под ред. отдела по противодействию ЧС Всемирной организации здравоохранения): «Всем уцелевшим настоятельно рекомендуется не разговаривать громко. Кроме того, настоятельно просим всех уцелевших, находящихся в помещении, не ронять на пол стеклянную посуду, не включать музыку и не исполнять музыкальные произведения».
Я постоянно слышу, как голос сверху кричит: «РАЗРЯД!» После этого горизонт ослепляет яркая вспышка, и меня уносит в новое место, я пытаюсь зацепиться за что-то твёрдое, но ничего не получается. Я пытаюсь ухватиться за больничный халат Виктора, за хрупкое запястье Лили, за лавандовый запах её волос, но ничего не получается – я исчезаю, растворяюсь в воздухе, чтобы оказаться где-то в другой плоскости, в другом временном отрезке. Когда слушаешь мою историю, складывается ощущение, что просматриваешь сотни роликов в интернете, пролистываешь сотни страниц и фотографий, переключаешь сотни кабельных телеканалов – будет всё время казаться, что финал где-то близко, что развязка приближается, но команда «РАЗРЯД!» снова относит меня назад. Или вперёд. Или оставляет в этом моменте, в моменте «здесь и сейчас», как говорит Виктор, мой лечащий врач. Разряд!
В медицинских институтах будущих врачей не учат сообщать пациентам о смертельном диагнозе. Зачастую врачи рассказывают плохие новости сухо и без эмоций. Никаких красок в голосе, никакого сострадания на лице, никакого раздражения или сочувствия. Монотонно и долго, как на лекции по неорганической химии. Врачи, сообщающие смертельный диагноз, даже не подозревают, насколько с ними скучно.
Конец моей истории происходит в этот момент, мой финал – это результат арифметического действия, он образован в результате сложения нескольких коротких слов, пугающих своим смыслом, своей морфологией, даже не сразу понятно, что имеется в виду: «Вы заражены смертельным вирусом».
Напротив меня сидит врач. Он говорит, что я болен смертельным вирусом.
Мой врач – выпускник медицинского института, он не умеет плакать вместе с пациентами. В медвузе его не учат жалеть больных: лёгким прикосновением пальцев, а потом объятием, крепким и вселяющим надежду, а потом ободряющими словами. Ничего подобного не преподают на медицинских факультетах. Только факты.
