Ник Шумрок
Тел. +7-967-513-03-65; +7-967-514-56-65 , E-mail: [email protected] Александр Плетнев-Кормушкин
Витька – «придурок» и другие рассказы
«Обезьянка»
Когда я познакомился с Татьяной Васильевной, ей было уже далеко за семьдесят, но назвать ее «старушкой» язык у меня не поворачивается. Хотя прожитые годы оставили свой отпечаток на ее лице, она была молода душой! Небольшого росточка, сухонькая, слегка сутулая, она была похожа на маленькую обезьянку.
Я тогда только развелся с одной женой и поселился на служебной площади своей будущей. Татьяна Васильевна была ее соседкой по коммуналке. Она почему-то сразу стала называть меня по имени и отчеству, хотя жену мою звала только по имени.
– Александр Петрович! Вы слышали, что вчера Рейга̀н (она всегда произносила это имя с ударением на «а») сказал об СССР?
– Нет, Татьяна Васильевна, не слышал; я весь вечер Рахманинова слушал, – с умным видом отвечал я.
– Назвал нас «империей зла!» Так и до войны недалеко!
Войну она помнила, боялась, как и большинство людей того поколения. Однажды начала вспоминать, как их на барже везли через Ладогу «на Большую землю» поздней осенью 1941 года.
– Уже лед стоял! Караван был порядочный, впереди шел большой корабль, лед колол, по бокам небольшие военные корабли. И вдруг в небе загудели немецкие самолеты! Потом завыли сирены! Все в панике попадали на палубу. Сирены ревут, страх нагоняют. Самолеты стали пикировать, и вода «как иглами покрылась» от пуль и снарядов. Один снаряд попал в военный корабль. Тот накренился и начал медленно погружаться во льды. Матросики попрыгали в воду, стали тонуть! Им бросали спасательные круги, да разве добросишь.
Так и застряло у меня в ушах это ее «матросики»! Я сейчас пишу, и у меня слезы на глаза наворачиваются, а у нее тогда глаза были сухие, ни слезинки, только взгляд печальный, как у Богородицы. Видно, все слезы уже давно выплакала.
– Нас спасло то, что стало темнеть, самолеты улетели, а мы развернулись и пошли назад! Так и остались зимовать в Ленинграде!
Не осталось у меня почему-то в памяти ее воспоминаний о первой блокадной зиме, о голоде: наверное, просто не хотела вспоминать. Верующая была, но религиозности своей никогда не выпячивала. Бывало, в церковный праздник выйдет вечером на кухню:
– Была в Лавре! Как красиво церковный хор пел!
Гости у нее бывали редко, всего три человека. Первая и самая близкая подруга – Вера Васильевна, или Вера Вас, постоянная ее театральная спутница. С ней Татьяна Васильевна обсуждала все новости культурной жизни Ленинграда: где премьера, кто танцует главную партию, кто дирижирует в капелле? Правда, в последние годы жизни у Веры Вас появился друг, и она стала редко посещать нашу квартиру. Татьяна Васильевна, естественно, ревновала ее к нему.
Другой гостьей была Лилечка. Они вместе работали в академической библиотеке. Разница в возрасте не мешала им общаться. У Лилечки была дочь – школьница старших классов, а мужа не было.
Третьей была Аллочка, бывшая соседка, получившая квартиру здесь же на «Ваське», на «кораблях»>1, как любила говорить моя жена. Аллочка родилась и выросла в этой квартире на глазах у Татьяны Васильевны. Приходила она к ней, чтобы пожаловаться на мужа, успокоить сердце и отвести душу.
Пирожки для гостей Татьяна Васильевна покупала только в «Метрополе», а торт брала в «Севере»! Веревочки от торта она не выбрасывала, а аккуратно сворачивала и клала в ящик кухонного стола. Однажды мне понадобилась веревка для страховки от падения с крыши, и я спросил Татьяну Васильевну, нет ли чего-нибудь подобного у нее в хозяйстве? Она с готовностью побежала на кухню и принесла мне целую коробку бечевок.
– Александр Петрович, эти вам не подойдут?
Святая простота! Если допустимо такое словосочетание – «пожилой ребенок», то оно точно о ней.
Иногда «наезжали» в гости племянницы из Иркутска – Зоя и Маша. Помоложе Татьяны Васильевны, но тоже уже женщины в возрасте, и бедная Татьяна Васильевна безропотно водила их по эрмитажам, русским музеям и разным пушкиным. Вечером придут домой, Маша за сердце держится, Зоя на стул падает, а Татьяна Васильевна – такая уставшая, печальным голоском:
– Пришли «лягушки-путешественницы!»
Она родилась в Иркутске, училась на филфаке университета, но в 1930 году с третьего курса была отчислена с формулировкой – «как идеологически чуждая»! Об этом я только в книжках читал, а тут справку самолично видел: так и написано.
В Ленинград она приехала вместе со своим преподавателем, известным филологом Георгием Семеновичем. Не знаю, из-за нее ли, но он оставил в Иркутске законную супругу. То, что Татьяна Васильевна жила с ним «невенчанная», было, по-видимому, ее постоянной душевной болью, но с нами она об этом не говорила.
Георгий Семенович умер сразу после войны. Весной сорок второго их все-таки эвакуировали из блокадного Ленинграда в Углич. Их дом в Павловске разбомбили. Вернулись назад, скитались по углам. Когда она осталась одна, её приютила у себя Вера Павловна Абрамова (Калицкая) – первая жена Александра Грина. Будущий писатель в юности был связан с революционной молодежью. Когда революционеров арестовывали, к ним под видом «невест» ходили молоденькие гимназистки, приносили «с воли» вести и литературу. Вот такой «невестой» была для Грина Вера Павловна. Молодые люди сошлись близко, обвенчались, и она, как жена декабриста, поехала с ним в ссылку, только не в Сибирь, а в Архангельскую губернию. Но характер у писателя был ох какой тяжелый, и после ссылки они раcстались. Вера Павловна вышла замуж за химика Казимира Петровича Калицкого и поселилась у него в этой самой квартире.
Грин часто навещал бывшую жену, почти всегда «под мухой», в основном когда нуждался в деньгах. Естественно, долги не отдавал.
– Казимир Петрович очень сердился! – говорила Татьяна Васильевна, явно передавая слова Веры Павловны.
До самой пенсии Татьяна Васильевна проработала в академической библиотеке. Работой она жила. Надо думать, как важно для пожилого человека ежедневное общение в привычном коллективе. Ну, все вы не раз сталкивались с библиотекарями, знаете, какие это люди. А библиотека Академии наук, это – заповедник библиотечных работников! Это я утверждаю, потому что хожу туда, как в сказке говорится, «тридцать лет и три года»!
Мы с Татьяной Васильевной как личную трагедию восприняли пожар 1988 года. Я помню, как обгорелые газеты, вперемешку со снегом разносило ветром по внутренним дворам библиотеки. До сегодняшнего дня в коридорах и помещениях библиотеки, если принюхаться, чувствуется едва уловимый запах гари. Но больше всего пострадали книги не от огня, а от воды и грибка. Работникам библиотеки и других академических учреждений раздавали книги для просушки. Наша квартира была похожа на сушилку в прачечной. Книги висели на всех бельевых веревках, лежали на всех радиаторах. Отголоски того пожара я ощущаю часто. Иногда заказываешь книгу по каталогу, а на требовании пишут – «пострадала при пожаре».
