Часть I
Октябрь – ноябрь 1965 г.
Глава 1
Среда, 6 октября 1965 г.
Джимми просыпался постепенно, поначалу осознавая только одно: пронизывающий холод. Стучали зубы, ныло все тело, онемели пальцы. А почему он ничего не видит? Вокруг – кромешная темнота. Он и не подозревал, что мрак бывает настолько беспросветным. Приходя в себя, он понял, что его заперли в каком-то тесном, вонючем, чужом закутке. И спеленали! В панике он завизжал и принялся лихорадочно раздирать то, что сковывало его движения. Материал трещал и рвался, а когда Джимми наконец высвободился, его охватил просто адский холод. От ужаса он замер. Со всех сторон его окружали какие-то предметы, от некоторых исходил уже знакомый Джимми запах материала, в который его упаковали, но сколько он ни визжал и ни рвался, никто его не услышал. И он продолжал кричать и метаться, слыша только свой голос и стук собственного сердца.
Отис Грин и Сесил Поттер прибыли на работу вместе, встретившись, как было условлено, на Одиннадцатой улице, еще издали широко улыбаясь друг другу. На службе они были в семь ноль-ноль. Хотя получать нагоняй за опоздание им было не от кого, а это большой плюс! Да, работенка у них завидная, ничего не скажешь. Прихваченные из дома коробки с обедом они поставили в отдельный шкафчик из нержавейки, к которому, кроме них, никто не притрагивался – даже запирать ни к чему, воришек на работе нет. А потом взялись за дело.
Сесил уже слышал, что его зовут подопечные, поэтому направился сразу к ним и с порога заворковал:
– Привет, ребятишки! Ну как вы тут, а? Выспались?
Когда за Сесилом закрылась дверь, Отис принялся за самую неприятную часть своей работы – опустошение холодильника. Он подкатил на тележке пластиковый бак, пахнущий чистотой и свежестью, заправил в него новый мусорный пакет, придвинул бак вплотную к дверце холодильника – тяжелой, стальной, с тугой ручкой. Дальше все было как в тумане: едва Отис открыл дверцу, что-то с воем вырвалось из холодильника.
– Сесил, сюда! – крикнул Отис. – Джимми жив, держи его!
Большая мартышка словно обезумела. Но когда Сесил заговорил и протянул руки, Джимми метнулся к нему в объятия, прильнул дрожа, и его визг сменился всхлипыванием.
– Боже, Отис, – заговорил Сесил, баюкая обезьяну, как отец любимое дитя, – как мог доктор Чандра ошибиться? Малыш просидел в запертом холодильнике всю ночь. Ну-ну, Джимми, успокойся! Папа здесь, детка, теперь все будет хорошо!
Приятели были в шоке. У Отиса бешено колотилось сердце, хотя все и закончилось благополучно. «Доктор Чандра сойдет с ума от радости, когда узнает, что Джимми жив, – думал Отис, снова направляясь к холодильнику. – Джимми стоит сотни больших обезьян».
Несмотря на фанатичную любовь к чистоте, Отису никак не удавалось изгнать из холодильника запах смерти. А он старался, тщательно мыл его внутри дезинфицирующими средствами и дезодорантами. Застоялая вонь, но не разложения, а каких-то более сложных процессов ударила в нос Отису, едва он включил свет и сунулся в нержавеющее стальное нутро. Ох и нашкодил Джимми! Разодрал бумажные пакеты, разбросал безголовые трупики крыс, клочки жесткой белой шерсти, мерзкие голые хвосты. Пострадали и еще какие-то большие пакеты. Вздохнув, Отис сходил за новыми пакетами и принялся наводить порядок. Побросав в пакеты дохлых крыс, Отис подтянул из пронизывающего холода камеры два оставшихся пакета. Оба были вспороты сверху донизу, и их содержимое стало выскальзывать наружу.
Отис разинул рот и завизжал пронзительнее Джимми, и не умолк, даже когда из обезьяньей комнаты примчался Сесил. Забыв о товарище, Отис круто развернулся и бросился прочь из вивария. Он пронесся по всей Одиннадцатой улице со скоростью ветра и взлетел на второй этаж старого трехквартирного дома.
Когда Отис ворвался в кухню, Селеста Грин с племянником пили кофе. Оба вскочили. Страстная речь Уэсли, обличающего преступления белых, оборвалась на полуслове. Селеста поспешила за нюхательными солями, а Уэсли усадил Отиса и стоял около него до тех пор, пока вернувшаяся Селеста бесцеремонно не отпихнула племянника.
– Знаешь, Уэс, в чем твоя беда? Вечно ты путаешься под ногами! Отис! Отис, дорогой, очнись!
От флакона шла аммиачная вонь. Буровато-серая кожа Отиса не стала, как прежде, шоколадной, но он вздрогнул и отдернул голову.
– Что? Что случилось? – допытывался Уэсли.
– К-к-кусок женщины, – прошептал Отис.
– Что?! – воскликнула Селеста.
– Кусок женщины. В холодильнике, на работе, среди дохлых крыс… Живот и то, что пониже. – Отиса затрясло.
Уэсли задал единственный волновавший его вопрос:
– Белая или чернокожая?
– Да отстань ты от него, Уэс! – крикнула Селеста.
– Не черная, – Отис схватился за грудь, – и не белая. Цветная, – добавил он и, вдруг обмякнув, сполз на пол.
– Звони в «Скорую»! Живее, Уэс!
«Скорая» приехала очень быстро благодаря стечению двух удачных обстоятельств: во-первых, больница Холломена находилась совсем рядом, за углом, а во-вторых, в ранний час вызовов было мало. Отиса Грина погрузили в машину, жена, пригнув голову, забралась туда же. В квартире остался только Уэсли Леклерк.
Но у родных он не стал задерживаться – с такими-то новостями! О них следовало сообщить Мохаммеду эль-Несру, который жил в доме номер 18 по Пятнадцатой улице. Кусок женщины! И не белой, и не черной. Цветной. По разумению Уэсли и всей «черной бригады» Мохаммеда, что черная, что цветная – все едино. Белым давно пора ответить за двести лет угнетения, за то, что они обращались с чернокожими как с гражданами второго сорта – нет, как со скотом, у которого нет бессмертной души.
Освободившись из тюрьмы в Луизиане, Уэсли решил податься на север – в Коннектикут, к тете Селесте. Он мечтал, чтобы у него была репутация человека, который кое-что значит, а добиться ее проще там, где чернокожих не сажают за решетку за каждую мелкую провинность, как в Луизиане. К тому же в Коннектикуте обосновался Мохаммед эль-Неср со своей «черной бригадой». Мохаммед из образованных, с дипломом доктора права – что-что, а свои права он знает! Но по той же причине, которую Уэсли ежедневно видел в зеркале, Мохаммед эль-Неср досадливо отмахнулся от него. Негр с плантаций, черная рвань, ничтожество. Но это не охладило пыл Уэсли: он еще заявит о себе в Холломене! И заявит так громко, что когда-нибудь Мохаммед будет смотреть снизу вверх на него, Уэсли Леклерка, негра с плантации.
