Самолет набирал скорость, разгоняясь по взлетно-посадочной полосе. Желтые огни, оранжевые, красные стремительно сменяли друг друга, превращаясь в пеструю ленту. Сергей безошибочно определил: «Пора», – и взял на себя штурвал. Радость от взлета завладела всем его существом. «Как в первый раз», – улыбнулся он.
Машина без усилий вспарывала серые облака и высвобождала долгожданное небо. Всего через пару минут мрачные улицы, темные от дождя дома, автомобили цвета грязи растают далеко внизу. Границы мира расширятся до Вселенной, усыпанной яркими звездами. Сергей физически ощутил невидимый порог; самолет вырвался из мутной дымки Земли и вошел в кристальную чистоту Неба.
«Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне». Прав старина Кант. Звездное небо – страсть на всю жизнь. А пилот подобен художнику, который, проносясь сквозь пространство и время, рисует бессмертные полотна самолетом-кистью на поверхности судьбы.
Сергей почувствовал, как радость внутри его растет вслед за показаниями датчика высоты. Две тысячи метров. Три тысячи. Полет захватил его – он в нем растворялся, расщеплялся на атомы, превращаясь в бесплотный счастливый дух. Он знал, что такая всепоглощающая страсть доступна лишь избранным, и гордился своим состоянием: без сомнений, вне времени. Пять тысяч метров. Шесть. Голос диспетчера ворвался в сознание, минуя ушную раковину, – словно прозвучал внутри головы:
– Выполните поворот вправо, займите эшелон семь тысяч двести.
– Выполняю. Эшелон семь тысяч двести.
Не размышляя, он положил руку на штурвал, тут же следуя указанию диспетчера, и увидел перед собой солнце, восходящее над облаками…
Кирилл Николаев вздрогнул и проснулся. Он лежал, боясь пошевелиться и потерять все еще яркую картину, стоявшую перед внутренним взором. С напряжением вглядывался в темный потолок собственного кабинета и различал на нем контуры удаляющегося самолета. Огни блекли и становились слабее, пока совсем не расплылись. Только в этот момент Кирилл окончательно осознал, что видел не собственный уже снятый фильм, а всего лишь сон. Разочарование обернулось тупой болью в голове. Все же выглядело так рельефно, так осязаемо! Он смотрел на главного героя со стороны и в то же время был им. Все чувства Сергея принадлежали Кириллу. Все мысли пилота были его мыслями. Разница между этими двумя состояла лишь в том, что один был плодом воображения другого; что герой был одержим страстью к небу, а его создатель – к искусству.
Николаев сбросил с себя горячий плед и сел. Какого черта он так вот уснул? Работал, перечитывал собственный сценарий, в сотый раз находя мелкие огрехи, а потом начал клевать носом. Он даже не помнил, как перебрался на маленький диван рядом с рабочим столом. Ему снился собственный фильм на широком экране, снятый до малейших нюансов так, как он себе представлял. Обидно, что сон оборвался так резко: он многое отдал бы за то, чтобы досмотреть все до конца. Кирилл снова закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Начал выстраивать, деталь за деталью, последнюю сцену, чтобы видение вернулось. Вот сейчас самолет Сергея выполнит поворот, встанет, освещенный солнцем, на новый курс, и только потом он узнает, что едва избежал столкновения с другим самолетом.
Голова от попытки сосредоточиться затрещала. Кирилл отчетливо услышал жалобный звук: словно одинокое старое дерево стонет на ветру. Он разомкнул веки и нервно огляделся, испугавшись, что треск в его голове слышал кто-то еще. Как назло, в проеме двери действительно маячил тонкий силуэт Кристины.
– Можно к тебе? – услышал он.
Только ее голос окончательно вернул ему здравый смысл, и Кирилл вздохнул с облегчением. Идиот! Скрип открывающейся двери принял за скрежет мозга. Чертовы нервы!
– Зачем? – сурово спросил он Кристину, робко переминающуюся с ноги на ногу у порога.
Его девушка прекрасно знала, что дверь кабинета – табу. Даже дотрагиваться до нее было запрещено, не то что открывать и проникать внутрь. Целых два года Кристина безупречно придерживалась этого простого правила. Но Кирилл, собственно, никогда и не сомневался в том, что, как любая женщина, она рано или поздно предпримет попытку войти. Захочет завладеть всей его жизнью. Женская натура не может оставить на территории мужчины личного пространства: ей нужно всюду влезть, все взять под контроль.
Кристина, не в пример другим, и так слишком долго играла в терпение и покладистость; исполняла его желания, приручала, подбираясь, как ей казалось, все ближе и ближе. А сегодня, видимо, решила идти ва-банк.
– Кирушка, ты не работаешь? – тихо спросила она, не ответив на его вопрос.
– Сама видишь. Нет.
Он поднялся с дивана и, решив не открывать плотных портьер, включил настольную лампу. Круг яркого света неприятно резанул глаза, выхватив из полумрака рабочий стол. Ноутбук, стопка книг, рукопись сценария. Белые листы, испещренные мелкими черными буквами – результат его многолетнего труда, – отчего-то вызвали сейчас у Николаева раздражение. Он отвернулся.
