Полмира храбро покорил,
Заветы Августа хранил,
Эллады свет собой затмил,
Дух аквилы в века вонзил,
О вечный, славный Рим!
Шёл восьмидесятый год от Рождества Христова. В Великой Римской империи царили мир и спокойствие. Но они наступили не сразу. Ещё ощущались дотлевающие огоньки от пожаров очередной кровавой гражданской войны четырёх императоров, принёсшей множество бед и страданий мирным гражданам. Далёко на востоке в римской провинции Иудея после ярого восстания местного населения, по большей части подавленного с большим трудом и ожесточением, также пока чувствовались всеобщая настороженность и тяжесть. И ко всему прочему точно третьей по счёту напастью, не дававшей полноценно и свободно вздохнуть римским патрициям и плебеям, была и сплоченная активизация пусть не частых, но очень разрушительных набегов варварских племён, из которых особо выделялись даки. Они принадлежали к группе фракийских племён, обитавших севернее нижнего течения Данувия. Это были очень сильные, свирепые и умелые воины. По большей части они не были разобщены, как многие остальные племена варваров, а наоборот, были сплочёны в единое целое благодаря умениям и навыкам их хитрого и энергичного царя Децебала. Без преувеличения даки являли собой очень серьёзную угрозу всем северным дунайским границам Рима. Являли, но напасть полномасштабно первыми всё же не могли, опасаясь доброй дюжины крепких римских легионов, стоящих на дунайских рубежах и зорко обеспечивающих в регионе мир, закон, охрану и порядок. И всё же, несмотря на всё это изобилие сущих внутренних и внешних тревог, римляне радовались с таким трудом устоявшемуся спокойствию. Благоволили ему и подчас глубоко ностальгировали по, как многим тогда казалось, павшим в небытие золотым временам, обрамлением которых выступали такие выдающиеся личности, как Гай Юлий Цезарь, Гай Юлий Цезарь Октавиан Август или же Тиберий Цезарь Юлий Август. Люди любили и ценили оставшиеся в веках истории былые славу и величие, спокойствие и могущество той необъятной империи предков. Но следовало жить дальше, и посему многие простые граждане и видные сенаторы пусть с некой опаской, но продолжали теперь уже верить и служить сыну основателя новой династии, ранее выигравшему в гражданской вой не и при происшествии десяти лет довольно безмятежного и мудрого правления мирно почившему Титу Флавию Веспасиану младшему. Тит Флавий Веспасиан был молод, в меру рассудителен. Интересно, каков из него виделся правитель?! Не второй ли Август? А может быть, Нерон? Всё это ещё предстояло оценить в должной мере всему римскому обществу, тем более что вызовов для молодого правителя на горизонте властного олимпа виделось предостаточно. Всему было необходимо своё время. И пока император Тит, полноценно взвалив на свои плечи всю тяжесть управления империей, планомерно рассчитывал свои первые действенные шаги в политике, в это же самое время в далёкой римской провинции Британия в городе-колонии Линдум в семье римлянина Ливерия Рутилия и его жены Туллии родился мальчик. Ливерий из патрицианского рода Рутилиев благодаря давним деяниям и заслугам прославленных предков, частицею которого ему посчастливилось стать, вот уже как почти двадцать лет верой и правдой служил в рядах прославленной и непоколебимой римской армии. Начав свой боевой путь с легионера IX легиона, Ливерий спустя долгую и трудную вереницу пройденных боевых лет посредством собственных приобретённых и приумноженных выдающихся воинских качеств и знаний, а также овеянной в душе личной храбростью, преданностью и честью сумел достичь почётного звания префекта лагеря. Префекта лагеря, только теперь уже XX Победоносного Валериевого легиона, с коим, более не расставаясь, успел где только ни побывать, в каких только сражениях и боях ни поучаствовать. Возможно, Ливерию, обладавшему столь умелыми воинскими качествами и званиями, в будущем хотелось бы дослужиться до звания самого легата, то есть командующего легионом?.. Вероятно, где-то в глубине души об этом, может, и мечтал сам Ливерий, но в сущий же момент, когда он сидел перед новорождённой крохой, в глазах уже довольно-таки прикипевшего всем сердцем к постоянной служебной стезе воителя виднелась, напротив, совсем иная и такая далёкая картина. Картина, отображающаяся счастливым окончанием службы, выплатой по чести заработанных наделов земли и других вознаграждений и, как финал всего мечтания, долгожданной поездкой со своей дорогой и любимой семьёй на родину предков в прекрасный славный Рим. Только при одном даже мимолётном воспоминании об этом родимом солнечном клочке земли у Ливерия страстно и болезненно начинало биться сердце. Да и как иначе, ведь у префекта в главной имперской артерии остались отец с матерью и брат. Иногда перед очередным сражением, чтобы хоть как-то успокоить одичавшую от нескончаемых кровавых битв душу, Ливерий вспоминал цветущие виноградники, рощи оливковых деревьев, раскинувшихся далеко за горизонт, жаркое палящее солнце и чистый, родной, точно с въевшимися морскими крупинками, одурманивающий сознание воздух. Да, префекту лагеря очень не хватало всего этого, зато воочию в сгустке однобоких дней перед храбрыми глазами, наоборот, с достатком постоянно мелькали промозглые и затяжные дожди, нескончаемая сырость и долгие густые туманы, обрамляющие своей сединой все раскинувшиеся в далёком и суровом краю земли. Земли, принадлежащие римской провинции Британия. Воинственный холодный остров Британия всё ещё был дик и негостеприимен, хотя колонистов как из самого Рима, так, собственно, и со всей остальной империи прибывало на него с каждым новым годом всё больше и больше. Была колонисткой и жена Ливерия Туллия. Она вместе с родителями переехала в Британию из другой римской провинции, из Галии. В отличие от мужа, Туллия происходила пусть и из довольно знатной, но более обедневшей семьи. Однако по воле случая в Британии молодые римляне познакомились, страстно друг в друга влюбились, и, несмотря ни на что, через год им разрешили как с родственного, так и с особого легионного повеления пожениться. О ребёнке молодые сердца начали мечтать ещё с самого первого пылкого порыва их безудержной любви. Но боги, словно притворившись глухими, долго не хотели слышать их просьбы. И только по прошествием непростых восьми лет Туллия наконец смогла забеременеть и в мае восьмидесятого года н. э. родить вожделенного малыша. И вот теперь, видя, с какой радостью, теплотою и нежностью муж смотрит на трепыхающееся маленькое тельце сына, римлянка в смирении и наслаждении выждала ещё несколько мимолётных мгновений и тихим, убаюкивающим тоном вымолвила:
