Зима пришла в Н-ск поздно. Почти под самый Новый год. С утра холодный декабрьский ветер принёс первую снежную крупу. Белыми полосами она устраивалась до весны в трещинках мёрзлой земли; вихрь упрямо крутил позёмку, гнал под навесы обшарпанных подъездов её новые, ещё не нашедшие приюта волны. Крупа шуршала, металась вдоль домов, норовила пробраться в подъезды, порывами сбегала с асфальта на мёрзлую грязь, застревала в давно пожухшей траве, но ветер вновь выдувал её. Снег оседал под опустевшими лавочками и сломанными качелями.
На окраине городка, у остановки автобуса, лоскутками телефонных номеров трепетали выцветшие объявления. Они предлагали: «похудеть», «купить ваучер», «выучить английский за ночь»; кое-как держались в надежде быть сорванными и унесёнными в тепло бедных квартирок и унылых домишек. Сходящие с автобусов пассажиры давно не обращали внимания на эти объявления. Люди глядели лишь под ноги и зябкой вереницей спешили вдоль толкучки на пустыре, минуя шеренги пожилых людей, продающих тряпьё, старые книги, банки с домашними соленьями и всякую всячину, шли дальше – через речку, по мостику, безвозвратно затягивающему в серый городок.
В автобусе, все полтора часа тряского пути, Колян читал инструкцию, потом он снова открыл коробку и принялся рассматривать её содержимое; аккуратно перебирал на коленях пакетики, поролоновые подушечки, какие-то дополнительные штекеры и провода. Он боялся уронить на пол и потерять хоть какую-нибудь бумажечку. Сегодня, почти в канун Нового года, сбылась его заветная мечта. Он наконец купил видеокамеру фирмы Hitachi – результат жесточайшей экономии и постоянных ночных смен на хлебозаводе. Правда, если бы не бабушкина сберкнижка «на предъявителя», доставшаяся ему в наследство прошедшим летом, – не видать бы ему камеры как своих ушей. Недостающие восемьдесят шесть долларов пришлось одолжить на полгода у друзей в «качалке». Но удачно – под скромные пять процентов в месяц. Раскрыв коробку ещё в комиссионном магазине, Колян бережливо сложил и убрал во внутренний карман своего китайского пуховика цветастую, с непонятными иероглифами плёнку от упаковки. Теперь эта плёнка шуршала и неприятно кололась острым уголком сквозь водолазку. Или это кололось вылезшее из пуховика пёрышко? Колян, однако, был сосредоточен на другом. Вот проехали местную природную достопримечательность. На двести метров вздымались ввысь над лесом три большие скалы. Говорят, тысячи лет назад скал было пять. Колян на секунду задумался, быстро вставил в камеру аккумулятор, нажал на красную кнопку ON. Моргнув синим светом, аппарат заработал. Вставил кассету, но скалы уже остались позади, и Колян выключил камеру. Стал ждать, когда за перелеском, отделяющим колхозные поля, покажется окраина Н-ска. Ему не терпелось начать снимать, пока не стемнело, – запечатлеть для истории этот знаменательный день. «Ритка завтра вообще офигеет. Это тебе даже не Лёхин двухкассетный Sharp с сидюком. Покруче. Но на дискач камеру не таскать. Ни-ни», – думал Колян. В областном центре он решил сегодня не задерживаться. Безнадёжно длинные, давно привычные очереди у продовольственных магазинов нагоняли уныние. «Колбаса подождёт до следующей поездки в райцентр. Это – ничего, обойдёмся. Да и талоны на сахар и гречу ещё есть, а дед, хоть он и поп, наверное, получит перед праздником ветеранский паёк из немецкой “гуманитарки”», – прикидывал Коля. И мысли с удовольствием возвращались к видеокамере. А ещё он думал, что скоро у военной части они с пацанами откроют «качалку». Рядом поставят целый ряд палаток. Одна из них – его. И станет Колян кооператором, но платить за место и крышу своим не надо… Жить им с дедом станет легче. Вот о чём мечтал учащийся местного сельхозтехникума, молодой человек двадцати годов от роду Николай Смирнов в самом начале незабываемых девяностых.
***
Дома было скучно и неинтересно, пахло подгоревшей гречкой и воском. Дедушка спал под бубнящий телевизор. Будить его Колян не стал, на цыпочках подошёл к столу и включил настольную лампу. Разложенный на кресле подрясник почти сполз на пол; Колян расправил его и повесил на вешалку с обратной стороны двери. Со стола молнией слетел перламутровый таракан. «Странный какой-то, такой весёленькой расцветки, не отечественный. Наверное, с бананами прикатил из-за моря».
Колян поснимал на камеру спящего деда, потом на несколько минут направил камеру на телик. Там разыгрывалась очередная трагикомедия. Нахрапистый депутат хвастался победой на выборах в Государственную Думу. Кто-то упирался, не желая отдавать ему микрофон, но депутат в ответ ругался и наскакивал, норовил пихнуть оппонента, грозился всех посадить и расстрелять. Студия возбуждённо гудела, предвкушая весёлое представление, аплодировала. Ведущий передачи робко призывал к спокойствию, видимо, опасаясь попасть под горячую руку харизматичного слуги народа. Дед со словами «доведут народ до цугундера эти …» – пробурчал ещё что-то, повернулся на другой бок и положил подушку на голову. Колян на мгновение застыл: «опять начнет мораль читать», уж очень не хотелось объясняться с дедом насчёт очередного прогула в техникуме.
Колян перестал снимать, убавил у телика громкость и решил просмотреть видеозапись через маленький экран камеры. Дедуля получился нормально, но вся съёмка с телевизора шла с полосками. Колян машинально глянул в окно. Короткий пасмурный день подходил к концу, ветер поутих. Он вышел во двор, чтобы успеть поснимать при дневном свете. Попробовал. Снова посмотрел, что получилось. Картинка дёргалась, камера шарила по сторонам: дом – небо, дом – двор, подъезд – человек на лавке, и снова вверх – вниз; слишком быстро и бестолково. Пока окончательно не стемнело, всё хотелось успеть, за всем уследить, и «чтобы плёнки потратилось не слишком уж много». Прикрывая рукой камеру, Колян достал инструкцию, попытался найти раздел о способах съёмки. У самого подъезда на лавочке неподвижно сидел съёжившийся от холода человек. «Что-то легко он одет. Наверное, с собакой гуляет», – подумал Колян. Окликнул незнакомца:
