Наше убежище – пространство среди розовых кустов. Здесь так сладко пахнет, что кружится голова.
– Лиззи, ты только приезжай, ладно?
Голос Адриана чуть подрагивает, лицо сморщилось, точно мой самый близкий друг старается сдержать слезы. Я же реву. И заедаю свой плач яблоками, которые мы только что стащили у старого аргола Армана. Его пес рвался за нами, но помешала железная цепь.
– Я приеду! Я обязательно приеду!
Слова обещания рвутся сами собой, вместе со слезами. Я пока не знаю как, но выполню его. Обязательно.
Темные глаза Адриана совсем близко от моих. От него пахнет яблоками и дымом. Он сжигал листья во дворе дома. А над головой раскинулся зелено-золотой шатер.
Осень…
– Ты обещаешь?
– Обещаю!
– Я встречу тебя с волшаном.
– Хвастунишка.
– Спорим!
От его задорного тона становится чуть легче, хотя слезы все еще щекочут горло, подступают вплотную. Но я держусь. Я стараюсь держаться, потому что не хочу прослыть плаксой.
И как точка в нашей беседе – голос его матери. Он ввинчивается в осенний воздух, пропахший кострами и поздними цветами.
– Адриа-а-а-ан!
* * *
– Элизабет!
Я дернулась и вскинула голову. Встретилась взглядом с матерью и поняла: это просто сон. Я уснула на подъезде к городу, чтобы увидеться с Адрианом. Который сейчас в Аргениуме. Учится в Аркано и наверняка получил своего волшана. Первее меня!
Какой он, этот город? Высунувшись в окно, я с любопытством завертела головой.
Аргениум – столица Терраллии. Отец рассказывал, что мы уехали отсюда, когда мне только исполнилось шесть лет. Сама я помнила лишь отрывки – яркие и больше похожие на сон, так что теперь с жадностью смотрела на все, что происходит вокруг.
– Элизабет! – даже резкий голос матери не утянул меня обратно в душный экипаж.
Я принюхивалась, прислушивалась и чувствовала, как мурашки бегут по спине от ожидания чего-то неведомого.
Первое впечатление от Аргениума – ужасный шум. На широких улицах полно экипажей, всадников, просто прохожих. Круглыми глазами я провожала высокие дома, почти все в пять этажей. Сильно пахло специями, лошадьми и почему-то речной водой. А вдалеке, над домами, возвышался храм Аштэ, легкий и изящный.
– Элизабет! – голос матери ударил по ушам сильнее, чем шум вокруг. – Сядь прямо, юная леди!
Я обернулась к родителям и оценила строгий взгляд матери и усталый – отца. Именно он заставил меня послушаться и все же отодвинуться от окна. Но внутри все тряслось от нетерпения.
Адриан, ты даже не знаешь, что я уже здесь!..
Как же Аргениум отличается от тихого округа Клейрон, где я прожила почти девять лет!
Сидя в экипаже, я все тянула шею, стараясь ухватить взглядом как можно больше. Светло-серые и бежевые стены зданий, темные мостовые и громкие голоса вокруг. Здесь жизнь кипит, в то время как в Клейроне течет неспешно, точно как полноводная река.
Я чувствовала себя перышком, попавшим в водопад. Шум вокруг бил по ушам. Такое же ощущение было, когда я сидела в железной бочке, а Адриан колотил по ней палкой. Мы играли в войну Зарекка, много лет назад пронесшуюся по континенту. До сих пор о ней вспоминают с содроганием. А имя Зарекка означает мировое зло…
– Элизабет, где твои манеры?
Я перевела взгляд на маму. Говорят, у меня – ее глаза. Такие же зеленые и чуть раскосые. И волосы – темно-рыжие и очень непослушные. Крупные кудри приходится по утрам нещадно расчесывать и убирать в прическу, иначе они торчат во все стороны.
Краем глаза заметила проходившего мимо юношу, и на миг сердце оборвалось в сладкой надежде. Но нет, это не Адриан. Я откинулась на спинку сиденья, глубоко выдыхая и стараясь не выругаться. Посмотрела на отца, пока мама недовольно бормотала что-то о воспитании в провинции.
– Завтра с утра я отвезу тебя в Мимамо, вместе с вещами.
– Мой гардероб устарел, – сообщила я.
И правда, на улицах Аргениума наряды дам разительно отличались от того, что носили и носят к Клейроне. Здесь в моде более узкие юбки, а корсетов я и вовсе не заметила. Значит, дамы действительно перестали их затягивать по советам целителей. Я отметила короткие жакеты с высокими воротниками и рукавами, украшенными пеной кружев. Некоторые были одеты попроще, а кто-то и вовсе в обносках.
– Почему они так выглядят? – поинтересовалась я зачарованно.
И тут же меня резко отодвинули от окна, куда я опять начала было высовываться. Город манил, звал, обещал.
– Элизабет! – теперь уже голос отца ударил по ушам. – Неприлично смотреть на нищих.
На кого? Я скосила взгляд на тех, кто жался к стенам домов. В их руках кружки, тарелки, куски бумаги с надписями. Издалека было сложно разобрать, что там написано.
– Кто они?
– Те, у кого сложное положение.
В этом весь отец: он объясняет так, что вопросов еще больше.
Черная, точно оплывшая статуя приковала мое внимание. Даже мысли об Адриане на миг ушли на задний план. От металла точно исходила темная аура, холод.
– Что это?!
– Обелиск, – теперь голос отца звучал тихо. – Чтобы не забывали о той боли, что принесла нам война Зарекка.
Я словно зачарованная провожала взглядом черную недвижимую фигуру. Здесь объяснения были не нужны. О войне Зарекка знали даже младенцы. Он – то зло, с которым Терраллия справилась с трудом и понесла огромные потери. Он – единственный маг, который совершил святотатство: убил своего волшана ради власти.
Я перевела взгляд на волшанов мамы и отца. Йор и Тьер спали, растянувшись на сиденье напротив. Размером с крупную собаку, покрытые серебристо-серым мехом и очень грациозные. Длинные гибкие хвосты чуть подрагивали, большие уши непрестанно шевелились, улавливая звуки.
Я хотела своего волшана. Скорее всего, у меня тоже будет водный – фьюрри. Маленькие – они просто сплошное умиление. Комок меха с огромными глазами и не менее огромными ушами. У фьюрри на лапках очень проворные пальцы, которыми они могут цепко хватать все, что им понравится. И еще это самые дружелюбные из волшанов.
Экипаж катился дальше, туда, где дома становились все богаче, а зелень вокруг более аккуратной и подстриженной, пока наконец не въехал на просторную улицу, по обеим сторонам которой тянулись заборы. На одних я видела диковинных зверей, на других – сложные узоры. В Клейроне подобного не водилось. У нас растут живые изгороди, а здесь заборы возносятся выше человеческого роста, из железа, окрашенного в темный цвет. А за ними дома, от которых захватывает дух.
– Это наш?
Вопрос вырвался сам собой. Неужели мы жили в этом доме?
Три этажа. Светло-бежевый крупный камень, большие окна и двери с цветными витражами. Парк вокруг дома благоухал розами и незнакомыми сиреневыми цветами.
– Ты не помнишь, Элизабет? Мы уехали отсюда почти девять лет назад.
Отец смотрел на дом и щурился, как всегда, когда вспоминал что-то приятное. Мама торопливо достала из ридикюля тонкий платок, приложила к глазам, а на ее губах появилась светлая улыбка, такая редкая, что я смутилась.
