Казармы воняли — это было самое яркое от них впечатление, заслонившее, казалось, весь мир. Конюшни с кучами грязной, в навозе, соломы в стороне, за манежем; выгребная яма с непередаваемо густым, едким «ароматом» гнили, прокисшего супа и прелых овощей; с десяток будок уличных сортиров с ней рядом; но хуже всего — запах разгоряченных, давно не мывшихся кродахов, хоть сейчас готовых к вязке. Лин сглатывала, пытаясь прогнать подступавшую к горлу тошноту, стараясь не смотреть по сторонам, и сама не заметила, как вместо привычных до автоматизма двух шагов до напарника прилепилась к владыке почти вплотную, так, чтобы его запах хоть немного глушил прочие. Тот, конечно, тоже пах резко и остро, сильным, подавляющим кродахом, но это был чистый, вкусный запах без примесей пота, конского дерьма и кухонных отходов.
А в привычных двух шагах позади шел Сардар — Сардар дех Азгуль аль Шитанар, первый советник, повторила про себя Лин, чтобы как следует запомнить. Тоже кродах, но его запах почему-то угнетал и вгонял в тревогу, хотя был чистым и куда приятней царивших в казарме ароматов.
Высокопарное приветствие начальника стражи, слаженное рявканье выстроившихся во дворе вояк, почтительные взгляды на владыку и советника и любопытно-алчные — на нее, «элитную анху». Лин раз десять напомнила себе, что она здесь, можно сказать, по работе. На опознании. Да, именно так, и ничего больше. Есть задача — найти среди нелегалов из трущоб таких же, как она сама, пришельцев из Красного Утеса. И наряд анхи, роскошный, вызывающе нефункциональный и отвратительно непотребный, можно рассматривать как… маскировку? Элемент работы под прикрытием? Такой же, как приказ прикоснуться, привлекая внимание, если увидит «своих». «А потом не шарахаться и не обороняться», — напомнила себе Лин. Ей не нравилось это предупреждение, обещающее нечто малоприятное. Но владыка прав: нельзя даже случайно раскрыть, кто она и откуда. Значит, придется держать себя в руках, что бы ни происходило. Она — анха повелителя, элитная, бездна ее забери, будто ищейка-медалист из питомника, щенки от которой стоят больше, чем весь месячный бюджет их управления, включая зарплату Каюма. Она любому здесь может нахамить, и ничего ей за это не будет. Может демонстративно спросить, почему здесь такая вонь, и эти кродахи кинутся мыть и чистить свои гнилые отстойники. И мыться сами.
Но есть и цена — беспрекословное повиновение владыке. Свобода, любимая работа, смысл жизни. Шагу не ступи без спроса и без охраны. Одевайся в то, что тебе дадут, а не в то, что нравится и удобно. Даже обувь… особенно обувь! Лин уже ненавидела эти тапки без задников, ограничивающие свободу передвижения не хуже кандалов. В них чувствовала себя неловкой и неуклюжей, приходилось постоянно смотреть под ноги, хотя здесь, в полной кродахов казарме, это только к лучшему. Именно среди кродахов самый большой процент агрессивных недоумков, которых легко спровоцировать даже взглядом, а в здешнюю стражу, похоже, как раз таких и набирают.
Начальник стражи, высоченный плечистый детина в черном балахоне с золотым поясом и черных же шароварах, с двумя кривыми саблями и тремя кинжалами, производил устрашающее впечатление. Злые темные глаза смотрели с одинаковой угрозой на всех без разбору, от стражников до Лин, и только при взгляде на владыку выражение некрасивого крупного лица с неправильными чертами разительно менялось — разглаживались хмурые складки на лбу, а в глазах читались неподдельный восторг и почти рабская привязанность.
Он шел слева от Асира, на полшага позади и, кажется, изо всех сил старался понять, доволен ли тот, не гневается ли, что у него на уме, погладит ли по голове, как послушного пса, или пнет в брюхо, чтобы не путался под ногами.
Внутри длинного здания пахло немного лучше — все тот же пот разгоряченных постоянной муштрой тел, но хотя бы помойкой не воняло, и Лин отважилась дышать полной грудью. Они шли по живому коридору — стражники стояли густо вдоль обеих стен, склоняли головы при приближении владыки, от них разило почтением и страхом, но за страхом угадывалось вожделение к полуголой анхе. Было так тихо, что отчетливо слышался шелест одежды и шаги Сардара, который, единственный из всех здесь, был одет, по мнению Лин, подходящим образом: в плотные кожаные штаны, отлично годившиеся как для скачки, так и для драки, и мягкие, удобные сапоги.
В огромном помещении их ждали. Засуетились, почтительно кланяясь, невзрачные клибы в сером, разбегаясь от приземистого кресла, в которое и опустился Асир. Рядом с креслом, у ног владыки, с такими же почтительными поклонами положили большую подушку с крупными золотыми кистями. Лин почему-то сразу поняла, что это для нее. А в следующее мгновение в едва уловимом жесте дрогнули на подлокотнике пальцы Асира. Тот, кажется, был уверен, что она очень внимательно наблюдает.
— Выводите, — сказал, когда Лин, отчаянно давя в себе раздражение, устроилась у его ног. — Медленно, по одному.
В следующий час она убедилась, что жители трущоб одинаковы во всех мирах. Оборванные, истощенные, опустившиеся. Нагло или трусливо заискивающие. Готовые умолять или вцепиться в глотку. Лица, лица, лица. Пальцы владыки отстукивали рваный ритм по подлокотнику. Иногда что-то спрашивал у очередного нелегала первый советник, выслушивал ответ и бросал почтительно ожидающему стражнику: «К остальным». Или: «Этого отдельно».
Лин уже почти поверила, что из Утеса здесь никого больше нет. Или погибли, или ее одну угораздило вместо склизких камней на дне водопада приземлиться в ином мире. Но очередной вошедший доказал: нет, не только она такая «везучая». А еще — что старший агент Линтариена не ошибается, беря след, и что есть в мире справедливость, хотя бы иногда. Узкое длинное лицо сынка Пузана украшал огромный, налившийся до густо-фиолетового цвета фингал, губы были разбиты, и самомнение, похоже, тоже разлетелось вдребезги. По крайней мере, он молчал и смотрел… с подобострастием? Недоумением? Скорее, просто жалобно, как побитый щенок.
Лин потянулась, повела плечами, слегка повернула голову, поймав взгляд владыки. Казалось, тот ждал любого знака, достаточно просто посмотреть. Но все-таки — приказ есть приказ — коснулась его руки самыми кончиками пальцев. Почти как ласка. Ну да, все правильно: анха заскучала и решила привлечь внимание.
Владыка склонился к ней, опустил ладонь на голову, прошелся пальцами по щеке — вот это была и правда ласка, спросил едва слышно, почти касаясь губами губ:
— Этот?
— Да, — выдохнула Лин — прямо в эти губы, и полыхнула смущением, отметив вдруг, насколько... не так это прозвучало. Не по-рабочему. Совсем не как «да, вон тот, который третий слева»...
