Для того чтобы рассказать вам еще больше о Раффлсе, мне придется вспомнить наши былые дни и заполнить все недостающие пробелы в той летописи, которую я веду.
Постепенно описывая его жизнь, раскрывая тем самым правду за моими недомолвками, я наконец смогу поведать о том, кем же являлся Раффлс на самом деле. Сейчас вся правда не сможет причинить ему никакого вреда. Я решил ничего не утаивать. Раффлс был злодеем, и из моих рассказов вы поймете это. Нет никакого проку скрывать этот факт. До сих пор я избегал говорить о многих отвратительных эпизодах. Я вновь и вновь сосредоточивался на его лучших качествах.
И я вновь могу допустить подобную оплошность, ослепленный даже сейчас галантным блеском моего злодея, который превратил его в моих глазах в настоящего героя. Но, по крайней мере, я больше не стану ничего скрывать от вас и с этих пор больше не буду хранить молчание. И начну я с дня, когда Раффлс по-настоящему ранил меня.
Я подбираю слова с заботой и болью, оставаясь все еще преданным своему другу и все же чувствуя горечь от тех мартовских дней, когда я поддался его искушению и слепо последовал за ним, переступив черту закона. Тот день был ужасен. Но он был ничто по сравнению с тем предательством, которое Раффлс совершил по отношению ко мне спустя всего несколько недель после этого. Второе преступление в глазах общества было куда менее серьезным, и я бы мог опубликовать эту историю еще несколько лет назад, если бы не определенные обстоятельства. Мое молчание исходило из личных причин. Дело не только в том, что оно дискредитировало Раффлса, но и в том, что оно было связано с близким мне человеком. Этот человек, который будет фигурировать в рассказе, мне дороже, чем сам Раффлс, и я решил, что не очерню его имя упоминанием в рассказе о наших преступлениях.
Бедняжке достаточно и того, что она была обручена со мной до событий того безумного мартовского дня.
Все, кто знал нас, говорили о «взаимопонимании», при этом недовольно хмуря брови. Но их мнение не влияло на нас. Мы лишь склоняли голову, но никогда не меняли своих решений. Между нами все было хорошо, но я был недостоин ее. Вы и сами придете к такому выводу, когда я скажу, что проиграл сбережения в баккара и обратился за помощью к Раффлсу. Даже после этого я иногда видел ее. Я всем видом показывал, что нечист душой и не хочу, чтобы она разделила со мной мои грехи; в конце концов я принял решение написать ей и разорвать нашу помолвку. Ах, как же хорошо я помню эту неделю! Это было завершение удивительного майского турнира для поклонников крикета, с тех пор мы никогда не видели ничего подобного, но я был слишком опечален, чтобы следить за итогами матчей в газетах. Раффлс был единственным человеком, который мог в то время получить калитку, но я ни разу не видел его игру. Против Йоркшира, однако, он смог набрать сенчури, что и привело Раффлса ко мне по пути домой в Олбани.
– Мы должны отобедать и отпраздновать столь редкое событие, – сказал он. – Сенчури бывает раз в жизни. И ты, Банни, явно нуждаешься в хорошем напитке. Как насчет «Кафе Рояль» в восемь? Я приду чуть пораньше, чтобы заказать столик и вино.
В «Кафе Рояль» я невозмутимо поведал ему о своем несчастье. Тогда он впервые услышал о моей помолвке, и, после того как взамен опустошенной бутылки нам принесли не менее изысканное вино, я рассказал ему все. Раффлс молча слушал меня. Я был благодарен за тактичность и сочувствие, которое он выражал всем своим видом. Он сказал, что был бы рад, если бы я поделился с ним раньше, но даже без этого согласился с тем, что я верно поступил, разорвав помолвку и честно прекратив общение. У моей музы не было своих денег, а я не мог их честно заработать. Я объяснил Раффлсу, что она сирота и большую часть времени проводит с аристократкой-тетей за пределами Лондона, а остальную часть живет у помпезного и деспотичного брата тети – политика в Пэлес-Гарденс. Тетя, по моему мнению, была снисходительна ко мне, в то время как ее знаменитый брат возненавидел меня с первого взгляда.
– Гектор Каррутерс! – пробормотал Раффлс, повторяя ненавистное мне имя, и устремил ясный и холодный взор на меня. – Полагаю, ты не часто его видишь?
– Давно его не видел, – ответил я. – Я два или три дня гостил у него в прошлом году, но с тех пор они ни разу не приглашали меня, и их никогда не было дома, когда я приходил. Старик, кажется, неплохо разбирается в людях.
И я горько рассмеялся, опустив голову.
– Неплохой у них дом? – спросил Раффлс, взглянув в свое отражение на серебряном портсигаре.
– Отличный, – сказал я. – Ты же знаешь дома в Пэлес-Гарденс, не так ли?
– Не так хорошо, как хотел бы узнать их, Банни.
– Что ж, у него лучший дом среди них. Старик богат, как Крез. Сам дом огромен, такие нынче строят только в сельской местности.
– А как насчет оконных креплений? – небрежно спросил Раффлс.
Я отпрянул от открытого портсигара, который он протянул мне, пока говорил.
Наши взгляды встретились, в его глазах было то дерзкое мерцание, яркости которого позавидовал бы сам дьявол и которое привело меня к погибели два месяца назад. Казалось, что это влияние будет длиться так долго, как только он захочет. Но на этот раз я не поддался, впервые я смог твердо выдержать его взгляд и отвернуться. Раффлсу не было нужды описывать свой замысел. Мне хватило лишь взгляда на его нетерпеливую улыбку, чтобы понять, что он задумал. В решительном порыве я отодвинул свой стул.
– Ни за что! – вскричал я. – Дом, в котором я обедал, дом, в котором я видел ее… дом, в котором она живет месяц в году! Даже не высказывай свои мысли, Раффлс, иначе я немедленно покину это место.
– Но нам же еще даже не принесли кофе и ликер, – сказал Раффлс, смеясь. – Сперва попробуй «Салливан». Это по-настоящему королевская марка сигар. А теперь позволь мне заметить, что твои сомнения сделали бы тебе честь, если бы старик Каррутерс все еще проживал в том доме.
– Ты имеешь в виду, что он теперь живет где-то еще?
Раффлс зажег спичку и протянул ее мне.
– Я хочу сказать, мой дорогой Банни, что в Пэлес-Гарденс больше не звучит его имя. Ты начал свой рассказ с того, что ничего не слышал о своих знакомых уже больше года. Этого достаточно, чтобы понять, почему ты пришел к неверному выводу. Я думал лишь о доме, в то время как ты думал лишь о людях, в нем живущих.
– Но кто они, Раффлс? Кто живет в доме, если старики Каррутерсы переехали, и почему ты решил, что в доме все еще есть что-то ценное?
– Отвечаю на твой первый вопрос: в доме живет лорд Лохмабен, – сказал Раффлс, отправляя кольца дыма к потолку. – Ты выглядишь так, будто никогда о нем не слышал. Но поскольку крикет и скачки – единственная часть газеты, которую ты читаешь, наверное, не нужно удивляться тому, что ты не отслеживаешь появления новых пэров. Второй вопрос не стоит ответа. Как ты думаешь, почему я обладаю такой информацией? Это моя профессиональная деятельность, я обязан знать все, что мне может пригодиться. По правде, у леди Лохмабен такие же великолепные бриллианты, как и у миссис Каррутерс, и есть вероятность, что она хранит их в том же месте, где хранила их миссис Каррутерс. Я был бы признателен, если бы ты поделился со мной этой информацией.
