Лидия Ивановна Аверьянова, М. М. Павлова - Vox Humana. Собрание стихотворений
| Название: | Vox Humana. Собрание стихотворений |
| Авторы: | Лидия Ивановна Аверьянова | М. М. Павлова |
| Жанр: | Современная проза |
| Серия: | Серебряный век. Паралипоменон |
| ISBN: | Нет данных |
| Год: | 2011 |
О чем книга "Vox Humana. Собрание стихотворений"
Лидия Ивановна Аверьянова (1905–1942) – талантливая поэтесса и переводчица, автор пяти не вышедших в свет сборников стихов, человек драматической и во многом загадочной судьбы. Лирика Л. Аверьяновой вызвала сочувственный интерес у Ф. Сологуба, А. Ахматовой, В. Набокова, Г. Струве и др. Наиболее ценная часть ее литературного наследия – «Стихи о Петербурге»; в 1937 г. они обрели статус «стихов-эмигрантов» и посмертно, в извлечениях, публиковались за рубежом под присвоенным автору псевдонимом А. Лисицкая.
Поэтическое творчество Л. Аверьяновой представлено в книге во всей возможной полноте, большая часть стихотворений печатается впервые. В основу издания легли материалы из фондов Пушкинского Дома (СПб.) и Гуверовского института (США).
Бесплатно читать онлайн Vox Humana. Собрание стихотворений
Из книги VOX HUMANA
1
Угоден богу каждый спелый колос.
Весь мир – во мне, но я – одна в миру.
И я люблю здесь только лирный голос
И строгую органную игру.
Живу. Душа предчувствием не сжата.
Спокоен взгляд, не устремленный вниз,
И путь мне ясен, время мой вожатый,
Per aspera ad astra – мой девиз.
1921
2
По имени и другом назови.
Я – как и ты – в миру благословенна:
Не манит рай и не страшит геенна
Того, чья жизнь проходит без любви.
Пусть, сквозь двойное зимнее стекло,
Так глух и нежен дальний звон к вечерне —
Ни брачной ризы, ни венца из терний
Нас никогда желанье не влекло.
Земным не опаленные огнем
(Раздумья – много, счастья – ни обола),
К семи ступеням божьего престола
Мы нищими, но мудрыми придем.
1922
3
Щит от мира, колыбель поэта,
Родина пилигримов любви.
Одиночество! Ты – хлеб ответа
На молитвы жадные мои.
День и ночь молилась о разлуке:
Весть была, что дорог мне жених…
Так устали складываться руки…
Даже лира тяжела для них.
Разве жизнь – не легче и безбольней.
И сандалий не щадит песок? —
Словно лестница на колокольню.
Путь мой темен, шаток – и высок.
1923
4
Матерь Божья Часу безответна:
Тихо судьбы шьет ее игла…
Вот, на землю тенью неприметной
Молодая жизнь моя легла.
… Может, я затем и приходила
В мир: учуять радость и покой,
И сердца – душистые кадила —
Легкою раскачивать рукой.
1923
5
Неотвратимо, неизбежно.
От всех распахнутых дверей
Меня уводит ветер снежный
Навстречу гибели моей.
Умы – в бреду сердца – лукавы.
Извечно спутаны пути.
Ни мира, ни любви, ни славы
Мне в целой жизни не найти.
Сквозь годы ужаса и плена
Провижу, смутно – жребий мой…
– О, господи, давно колена
Я не склоняла пред тобой!
1924
6
Снежный ветер запевает в ставни,
Медный звон колышет ворота…
Друг старинный, недруг мой недавний,
Вот – я здесь, печальна и чиста.
Ни себя не знала, ни любови,
Но от сердца я приемлю новь,
И чужда тяжелой скифской крови
Легкая как марево любовь.
Жизнь – проста, и слово неизменно:
Все пути приводят к одному…
Мне не снилось стать своей и пленной
В этом смертью раненном дому.
1924
7
Верно, сердцем уродилась суше
И суровей множества людей:
Оттого-то бог и дал мне в души
Лучшего из черных лебедей.
И душа моя, сквозь вихрь и пламя,
Сквозь напевный колокол в веках —
Как большое траурное знамя
Бьется бешено в твоих руках.
1924
8
Что лирика? Быть может, сотый
Ее оценит и поймет:
Здесь сердца дрогнувшие соты
Хранят любви старинный мед.
Что слава? Первый между ними.
Ничтожный – как дитя в гробу
Из пыли медленно поднимет
Поэта хрупкую судьбу.
Что книга? Редким береженный
Ларец с прерывной нитью строк.
Последним служкою зажженной
Кадильницы душистый вздрог.
1924
<9>
Он сказал мне: «Видишь, ты чужая
Петербургской пламенной судьбе.
Бурным гневом медленно сгорая,
Этот город вспомнит о тебе».
И еще сказал он: «Накануне
Лучших лет училась ты любви,
И как только красный ветер дунет —
Разлетятся ангелы твои».
И закончил: «Маленькая, кто ты.
Чтобы за руку я взял, любя:
Посмотри, какою позолотой
Наша слава ляжет на тебя».
<1923>
<10>
Вставали дни, дряхлел и падал Рим,
Росли названья славы и свободы,
Но с византийским именем твоим
Связала я девические годы.
Всё глубже раны варварским мечом,
Но плещет имя крыльями покоя,
И хорошо войти в прохладный дом
От звона стрел, от пламенного зноя.
Легки, как лани, стрелки на часах,
Седеет прядь, журчат года глухие,
И медленно качается в веках
Дарохранительница – Византия.
<1923>
<11>
… И снова затворилась дверь
Твоей тоски, твоей свободы.
Терпенье, улицы и годы
Шагами медленными мерь…
Но не безумствуй, не кляни —
Когда-нибудь из темной дали
Придет и он, твоих сандалий
Достойный развязать ремни.
Начало 1920-х гг.
Вторая Москва
Товарищу, назвавшему себя АЛЕКСАНДРОМ ФОКИНЫМ на пути Ростов/Дон – Москва, 2 сентября 1924 года
Седьмое ноября
Червонным золотом горит Москва.
И – крылья алой лебединой стаи —
Знамена плещут и шуршат слова,
Всемирной новью пьяно зацветая.
Когда б он встать, когда б он видеть мог,
Едва раздвинув стены мавзолея,
Как с каждым годом неизбежней срок
Земным плодам, что он с любовью сеял.
Не призрак по Европе – плоть идет
Широкоплечей силой, злой и голой. —
Звени, звени сквозь вычурный фокстрот,
Ближайших лет простая Карманьола!
1924
Джон Рид
Хорошо в свинцовой колыбели
Отдыхать под Красною стеной:
Не пришлец ты был здесь на неделе.
А товарищ сильный и родной.
Полюбил наш бурный скифский берег
И в тифозном, медленном бреду
Ты уже, над картой двух Америк,
Смутно видел красную звезду.
Ничего, что мнем твои страницы,
В заскорузлых пальцах теребя:
В крепком сердце самой вещей птицы
Наша память пестует тебя.
Золотой ордою комсомолья
Снова повесть будет прочтена,
Как терзалась родовою болью
Десять дней огромная страна.
С этой книгой станут наши дети,
Обновленной верные земле,
Под тяжелой славою столетий —
Третьей стражей в мировом Кремле.
1924
Три узла
В память лучших, три узла тугие
Завяжи на нити золотой.
Вот какою стала ты, Россия:
Самой крепкой, стройной и простой.
Оглянись на путь большой и странный,
Ни одной не выпавший стране:
К воле плыл он, первенец желанный,
Стенька Разин в расписном челне.
И еще не отзвенело слово
И не стихла волжская вода,
Как мужицкой славе Пугачева
Поклонились в пояс города.
А недавний, разве он – не сын твой,
Тот, кто встал над омутом Москвы,
Кто тебе кровавую косынку
Повязал вкруг буйной головы.
Так греми же праведной Европе
Комсомольским хохотом в лицо:
Слишком трудно стаей ржавых копий
Пошатнуть кремлевское крыльцо.
1924
Моя страна
Что мне посох, если насмерть ранен
Бредом я, и песнь моя хмельна:
Ведь кругом от грани и до грани —
Алым маком зацвела страна.
Широки поля твои, Россия,
Колокольни тонкие остры —
И горят, горят в глаза сухие
Неуемным пламенем костры.
Ах, зови, звени, пылай – доколе
Не придет орда сыновних рук
Медный голос этих колоколен
Перелить в густой машинный стук? —
И пока любовь моя, скитаясь,
Горько чует верную тропу —
Стой, тихонько на ветру качаясь,
Лучший колос в мировом снопу.
1924
Спасские часы
Не глухое былье и не лобное место под теми.
Что когда-то певали – и божий нам славили страх.
Слушай, стоило жить, чтоб узнать наше бурное время,
Наше острое время на старых кремлевских часах.
Здесь у царских саней, надрываясь, скрипели полозья
И на башенный голос послушно вставала заря.
Но проходят года – и тяжелые зреют колосья
Сквозь суровые зимы, и весны, и дни Октября.
А Европа в петле, а Америка – в пытке, и гулко
По издерганным нервам ударил Московский набат. —
Да, желанною целью – за сетью кривых переулков —
Пилигримом свободы когда-нибудь станет Арбат.
Пять лучей не сочтем, как нагнется над миром комета,
Заметая обломки в костер, а часы на Кремле
Широко пропоют в наступившее красное лето
Колокольною песней торжественный полдень земле.
1924
Неровный ветер, смутный свет
Неровный ветер, смутный свет.
Знамен внезапное веселье —
С этой книгой читают
