– Скорее, скорее на площадь! Ведьму везут!
Стоило нам с Олафом попасть в старую часть Минэя и свернуть в сторону постоялого двора, как нас подхватило людским водоворотом и потащило за собой к ближайшей рыночной площади. Чтобы не пробираться в толпе поперек течения, не привлекать к себе лишнего внимания, а тем более не затоптать кого-нибудь ненароком копытами лошадей в тесноте городских улиц, мы решили поехать вслед за толпой и посмотреть, чему же так все радуются. Вскоре из ликующих криков возбужденной толпы стало понятно, что на площади сегодня состоится любимое увеселительное мероприятие минэйцев – сожжение ведьмы на костре. Смотреть на саму казнь у меня не было никакого желания, а вот взглянуть на родственничков Йена, которые в обязательном порядке будут присутствовать на этом «общественно значимом» городском сборище, было бы крайне полезно. Да и в толпе зевак можно порой услышать много чего интересного – в такие моменты люди любят поделиться друг с другом волнующими слухами.
В замок мы решили сразу не ехать, сначала осмотреться и узнать, что в столице вообще происходит, уж больно противоречивые новости из Минэя доходили до нас в дороге. Может, и была в них какая-то часть правды, но ее так густо перемешали с вымыслом, что отделить одно от другого сразу было сложно. Мы с Олафом были в уже привычных нам личинах – пожилой толстяк – купец с сыном. Так что бояться нечего, никто нас здесь не узнает.
Толпа принесла нас на площадь, где все уже готово к предстоящему действу. Стражники с большим трудом сдерживали народ, образуя узкий коридор для проезда телеги и оцепление вокруг помоста. Мы спешились, я отдал поводья Олафу, а сам стал протискиваться вперед. Тут и там среди зевак вспыхивали ожесточенные ссоры – это самые наглые и шустрые вроде меня пытаются пробраться поближе к оцеплению, чтобы получше рассмотреть ведьму. В центре площади все, как в кино: высокий помост из грубых досок, посреди него водружен двухметровый столб. Вокруг столба аккуратно разложены толстые поленья и вязанки хвороста. Напротив помоста, на ступенях высокой базилики с колонами, в которой безошибочно узнается храм Единого, стоит большая группа хорошо одетых господ. Странно, но среди них нет храмовых жрецов в ритуальных белых балахонах, да и двери Храма наглухо закрыты. Один из знатных мужчин, разодетый в зеленый бархатный камзол, сидит в кресле с высокой спинкой. В нем я сразу признаю «отца» – князя Альбрехта Тиссена. А вот княгини Софии что-то не видно рядом с мужем – похоже, она не любительница подобных зрелищ и нашла возможность избежать участия в этом сомнительном мероприятии. И старшего брата там тоже нет, но князь вроде бы не в трауре, а значит, бедный Ульрих еще жив. Зато на его месте, вальяжно опираясь локтем на спинку княжеского кресла, стоит высокий, красиво поседевший мужчина лет сорока довольно приятной наружности, с которым князь время от времени перебрасывается короткими фразами. На лице мужчины выделяются крупный нос и аккуратно подстриженная бородка. Память Йена молчит на его счет – то ли ему совсем незнаком этот персонаж, то ли он просто не помнит его.
Рядом со мной толкаются локтями две бойкие кумушки лет пятидесяти, и, судя по их неумолкающей болтовне, они из тех теток, которые знают все и про всех. Наклоняюсь к уху одной из местных сплетниц, небрежно спрашиваю:
– Уважаемая, не подскажете, что это за высокий господин стоит рядом с князем?
– Так это же его младший брат Фридрих! Три дня уж как вернулся в Минэй.
– А… он что, давно здесь не был?
– Да уж лет двенадцать-то точно. А теперь вишь – явился. Никак тоже в наследники метит!
– В наследники?! Так ведь вроде бы он у князя уже есть – старший княжич Ульрих?
– Ранен он тяжело… – не утерпев, подключилась к разговору другая кумушка. И тут же перешла на шепот – Только говорят, совсем плох наследник, вот-вот в сады Единого отправится.
– А младший княжич?
– Ты видно не местный, парень? – женщина посмотрела на меня с превосходством столичного жителя над дремучим провинциалом – С младшим княжичем Йеном давно уж неладно. Слух прошел, что уморили его злые инквизиторы на своем Острове – магией парнишку пожгли. А потом еще и сюда заявились, чтобы самого князя арестовать. Но наш-то быстро показал им, кто здесь в Эскеле хозяин!
– Показал! – сварливо ответила соседка – А Понтифик в отместку велел закрыть все Храмы в княжестве. Народу теперь ни помолиться толком, ни брак освятить, ни напутствие жреца перед смертью получить. Как же дальше жить будем?!
На площадь, громыхая огромными колесами, въехала повозка с установленной на ней деревянной клеткой, и кумушки быстро забыли о моем существовании, начав увлеченно обсуждать прибытие самых главных персонажей – жертвы и палача. Ведьму – девушку лет двадцати со спутанными волосами и в рубище, грубо вытащили из клетки, где она сидела на коленях со связанными за спиной руками. Затолкали на помост. Пока палач с помощником привязывали ее к столбу и обкладывали ноги несчастной вязанками хвороста, народ со знанием дела комментировал каждое их движение.
– А нынешняя ведьма-то совсем молодая…
– Так поэтому, наверное, и попалась! Старую-то ни в жизнь не словить. Глаза отведет, и не увидишь ее.
– Смотри-ка! А ведьма совсем уже плохая – на ногах не держится.
– Точно. Кажись, сознание потеряла.
– Немудрено. После таких-то пыток…
На помост тем временем взобрался глашатай и, развернув в руках длинный свиток, начал зачитывать приговор суда. И суда, кстати, светского, а не церковного – князь Тиссен взял на себя миссию. Судя по длинному списку преступлений, эта несчастная была виновата во всем: начиная с весеннего паводка, размывшего столичный тракт, и заканчивая поражением княжеского войска в битве на Золотой речке. На этом фоне все остальные грехи ведьмы типа наведения порчи на соседей, умышленного причинения вреда посевам и злостного колдовства в пресветлый День Воссияния Единого, казались уже сущей мелочью.
– Я слышала, что эту девку по приказу князя словили в горах, чтобы она излечила раненого княжича Ульриха, а мерзавка отказалась, да еще прокляла его.
– Не выдумывай! У князя нашего придворный лекарь есть, зачем ему ведьма? Да и все знают, как он к ним относится – первую, что ли жгут?
– Вот она и отомстила князю за своих сестер! Вместо того, чтобы раны княжичу заговорить, наслала проклятье на весь княжеский род.
– Тихо ты! За такие речи и самой недолго на костер загреметь.
Первая увиденная мною в этом мире ведьма выглядела как-то …невзрачно. Ветхой одеждой, больше похожей на лохмотья, она скорее походила на нищенку. Но лицо было слишком молодым, особенно на фоне ее жутких волос – грязных и всклокоченных. Пока зачитывался подробный список всех прегрешений жертвы и приговор княжеского суда, девушка стояла с закрытыми глазами. Но стоило приговору прозвучать, как ее глаза широко распахнулись, и мрачный взгляд устремился на князя, который в этот момент как раз махнул белоснежным платком, подавая сигнал палачу начинать казнь. Рот ведьмы скривился в злобном оскале, и она разразилась хриплым смехом. Одновременно палач бросил пылающий факел ей в ноги, и огонь с него перебросился на вязанки хвороста. Толпа затаила дыхание, и в это время над площадью разнесся громкий голос смертницы, читающий нараспев какое-то странное подобие стихов.
