За что?
Каждый, кто прошел кошмар войны, хоть раз задавал себе этот вопрос. Кто-то, поминая погибших товарищей, за кружкой разбавленного спирта в тесных модулях, кто-то, вжимаясь всем телом в неласковую землю под шквальным огнём всего того, что придумало человечество для истребления себе подобных. Это даже не вопрос, это вопль в никуда, это крик мятущегося сознания и истерическое желание жить. Никто никогда не сможет ответить на этот вопрос до конца честно, какие бы идеологические платформы не подводились под этот ответ.
Бесполезно искать, кто виноват в том, что гибнет так много крепких, здоровых парней. Виновных не назовёт даже история, которая пишется в интересах и с точки зрения сил, стоящих у власти. Пример тому – история России, которая только в течение XX века переписывалась несколько раз. Я не ставлю перед собой таких глобальных задач. Я вижу свою задачу в другом. Миллионы наших парней прошли через горнила войны, тысячи пали на полях сражений. И это в наше мирное время, а не в годы мировых и отечественных войн. Никто не покушался на священные границы нашего государства, никто не покушался на наш суверенитет и не осуществлял свои агрессивные планы в отношении нашей Родины – а люди гибли. Бог судья тем, кто бросал наших ребят в мясорубки войн, тем, кто развязывал эти войны… Я надеюсь, что они всё же ответят за всё, я верю, что они получат сполна за каждую каплю нашей крови. Я верю…
Война – она всегда война, всегда это грязь, пот и кровь. Поэтому, рассказывая об одной – я рассказываю обо всех. И не надо искать среди моих героев суперменов. Их здесь нет. Здесь обычные парни, мальчики с соседней улицы, дома или квартиры, волею судьбы, брошенные в пекло не нашей гражданской войны. И далеко не заслуга власть предержащих, что они не уронили чести русского солдата и с достоинством выстояли.
Эта война так и не вошла в ежевечерние новости и не вписана заглавными буквами в скрижали истории нашего государства. Там, где она вскользь всё-таки упоминалась, её прятали под стыдливыми названиями: межнациональный конфликт, локальные боевые действия, миротворческие операции, да, как только не обзывали, лишь бы не употреблять это страшное, но единственно верное слово ВОЙНА, после которого просто необходимо было бы признать и всё остальное. Этой войны не было для официальной прессы, а значит и для всего населения нашей необъятной Родины. Следовательно, не было и тысяч раненых, изувеченных, погибших, не было матерей, поседевших от горя, обезумевших жён, бросавшихся на крышку цинковых гробов, осиротевших детей… Они были – но их не было! Нам не вручали перед строем медалей и орденов, мы не возвращались домой, осыпанные цветами и не носили в карманах ветеранские книжки, потому, что её не было. Со временем кого-то признали, а те, кто был в «длительных командировках» в составе сводных подразделений так и не получили официального признания. Да и бог с ним, с признанием этим. Мы получили самую большую награду, самую большую льготу, какую можно было бы пожелать и представить – мы выжили в этой войне. В войне, которой не было.
Там, в горах, после тяжелейшего боя, сидя со своими однополчанами на рельсах, грязные, закопченные и вонючие, мы мечтали о жизни после войны. Пусть, мягко говоря, далеко не всё сбылось из тех, уже так далёких и наивных мечтаний, тогда я вдруг совсем по– другому осознал свою жизнь. Эти рельсы резкой границей прошли через мою судьбу и навсегда запечатлелись в моей памяти. В тесном, обшарпанном модуле, поминая наших друзей, в минуты, когда ком в горле мешал не только говорить, но и дышать, я сказал: «Если выживу, я напишу об этом». И я выполняю своё обещание. Об одном прошу: не надо подходить к ним с позиций мирного времени. Не надо пытаться осмыслить или осудить их, сидя в тёплых тапочках у телевизора. Это поступки людей, балансирующих на очень тонкой грани между жизнью и смертью, людей, живущих за пределами возможностей человеческого сознания в условиях, когда страх преследует тебя всегда, когда мозг почти ощутимо болит от постоянного ощущения бренности своего тела и ожидания смерти. Я просто хочу показать войну безо всякой романтики и людей, живущих на этой войне. Это мой долг перед теми, кто не вернулся с этой войны и перед тысячами выживших, обозлённых, разбросанных по всему, уже бывшему СССР. Эти строчки для вас, Серёги, Витали и комбаты Ивановы, которых было много на этой войне. На войне, которой не было.
Два Игоря
Война обнажает в человеке те качества, о которых он, зачастую, и сам не знает. Всё наносное слетает на той грани, на которой балансирует человек, оказавшись на войне. И тогда проявляется такое, что потом живёт в веках, обрастая всё новыми и новыми легендами. Или за внешним лоском вдруг лакмусовая бумажка войны проявляет малодушие…Бывает и такое. Я часто вспоминаю о двух Игорях, с которыми меня столкнула война. И с каждым из этих людей у меня связаны свои воспоминания, вызывающие противоречивые чувства.
Замполит
Из последнего боя моя рота вышла практически «безлошадной». Машины остались догорать в одном из негостеприимных ущелий, а нас вывезли спецназовцы, после того, как, буквально, вырвали из рук горячих горных джигитов, с оружием в руках, отстаивающих то ли независимость, то ли суверенитет, то ли что-то там ещё. Короче говоря, получили мы передышку, а, чтобы нам «служба мёдом не казалась», сунули нас во временное подчинение пехоте. И стали ходить мои бойцы в боевое охранение на блокпосты, что, как небольшие крепости, стоят вдоль основных дорог. Машины обещали дать чуть попозже. Мол, придёт с колонных новеньких КамАЗов новый зампотех роты взамен подорвавшегося на мине Толяна, а пока бери, мол, товарищ старший лейтенант Юрцев, молодого замполита роты и повышай идейный уровень своих бойцов. Посмотрел я на этого лейтенантика, и чуть плохо мне не стало. Высокий, нескладный, худой, будто состоящий из одних углов, в очках с толстенными линзами, он меньше всего походил на кадрового офицера.
–Ты откуда такой? – спросил я, глядя на его криво подшитый подворотничок.
–После института дали лейтенанта и в армию забрали.
–«Пиджак», значит. Они, что там, вообще офигели? Здесь только «пиджаков» не хватает! – начал было распаляться я. но быстро остыл, увидев его несчастное лицо. Он то в чём виноват?
–Ты, хоть, стрелять умеешь?
–Да. Нас водили на стрельбище несколько раз. И на кафедре мы автомат изучали.
–Понятно. Как зовут?
–Лейтенант Василенко.
–Я говорю, зовут как? Имя твоё, значит.
–А, Игорь…
–Ну, давай, лейтенант Игорь Василенко, иди в модуль, располагайся, а когда построение на обед будет, я тебя роте представлю. – поспешил отделаться от него я, заметив в стороне Виталю, удивлённо глядевшего на нового замполита. Я подошёл к нему.
