12 февраля 1814 г.
«Если Джеймс по-настоящему любит тебя и собирается жениться, я найду способ помочь». Пять лет назад Арабелла Шелли пообещала это своей сестре Мег, а затем помогла той бежать с возлюбленным детства Джеймсом Халгейтом, сыном местного сквайра.
Минуло девять месяцев с тех пор, как Арабелла, обняв плачущую младшую сестру Селину, заверила ее в том, что и ей поможет, если удастся, покинуть дом, избавиться от тирании пуританина отца, считавшего всех женщин сосудами греха, достойными ежовых рукавиц. Так он оберегал их от соблазна.
Мечтательная Мег и впечатлительная Лина совсем пали духом, видя подобное отношение отца, и тосковали по веселью и музыке, цветам и книгам. И любви. «О да, они все тосковали по любви», – думала Белла, опуская на землю лейку, из которой поливала оловянные кувшины с зеленью, расставленные вокруг купели. Викарий с большой неохотой разрешил поставить цветы в суффолкской церкви, однако плющ и мрачная листва непременно будут напоминать прихожанам о кладбище, которое ждало их всех, ибо они грешники.
Белла устроилась на ближайшей скамье, не обращая внимания на холод, который проникал от каменного пола сквозь сапожки к ее ногам. Она пыталась заглушить чувство вины перед Линой, которой не удалось помочь осуществить задуманное. Так и не получив никакой помощи от Беллы, та покинула дом, оставив лишь обрывок письма от тети, сестры покойной матери, о существовании которой ни одна из сестер не ведала до тех пор, пока Лина не обнаружила спрятанное письмо от нее.
Викарий вымарал имя Лины в семейной Библии. Ранее он так же поступил с именем Мег. Если сестры писали ей, он перехватывал письма и уничтожал их. Белла тешила себя надеждой, что, если вдруг кто-то из них умрет, отцу не хватит духу скрыть печальное известие. Иногда она уже не надеялась, что те еще живы и здоровы.
Белла потерла болевшую спину и пыталась забыть рыдания Лины, когда та получила нагоняй из-за того, что разговаривала с младшим приходским священником. «Отец заявил, что я девица легкого поведения, обитель порока и ввожу в заблуждение мистера Перкинса! Как же вообще найти суженых и выйти замуж, если нам даже не разрешается говорить с младшим приходским священником отца?»
На подобный вопрос нашелся лишь один ответ – одному богу известно. Но Белла знала, ее судьба уже предрешена, ей в двадцать пять лет суждено стать опорой отца в старости. Отец повторял это слишком часто, он нисколько не сомневался, что старшая дочь должна лишь выполнить свой долг перед родителем.
Приятный отец – одно дело, но назойливый викарий-святоша, каким был его преподобие Шелли, – совсем другое. Арабелла лелеяла надежду на то, что глуповатый мистер Перкинс найдет одну из них достаточно привлекательной и предложит ей руку и сердце, однако после стычки, вспыхнувшей, когда Лина сказала ему несколько резких слов, догадалась, что тот не рискнет пойти на разрыв с викарием ради одной из сестер.
Младшие сестры не вынесли гнета и безрадостной жизни в доме викария. Хорошо, что те убежали, ибо она, рассудительная сестра, лучше всех справлялась с отцом, который с каждым годом становился все подозрительнее и несноснее. Теперь, когда младших сестер нет рядом, ей некого защищать, остается лишь беспокоиться за них. Пора уже смириться с тем, что ее жизнь пройдет в стенах дома викария. Да, Арабелла последует долгу, выпавшему на долю невзрачной дочери викария, старой девы.
Что-то защекотало губу, она облизнула ее и почувствовала соленый вкус. Если сидеть здесь и плакать, это ни к чему не приведет. Невыполненных обязанностей станет лишь больше. К тому же она никогда не плакала. Какой смысл?
Белла вытерла глаза и заглянула в блокнот, висевший в конце старомодной цепочки на поясе. «Пожаловаться мяснику по поводу баранины, починить стихарь, собрать шитье для дамского кружка, перелицевать простыни. Церковная зелень?» Это можно вычеркнуть. По щеке покатилась еще одна слеза, которую она смахнула, размазав карандашные записи и прикусив губу, и взяла себя в руки.
Иногда Белле казалось, что она этого больше не выдержит. Ей нужно увидеть сестер или хотя бы получить весточку от них. Хотелось их обнять, посмеяться, почувствовать тепло. Она нуждалась в любви.
Белла подняла оставшиеся ветви плюща и потащила тяжелую лейку назад в ризницу. Когда-то она мечтала о том, как за ней явится любимый. Рыцарь в сияющих доспехах. Галантный вельможа. И унесет ее, и станет нежно любить.
«Детские надежды», – вздохнула она мысленно, застегнула шубку и надела перчатки. Сказки не сбываются, наивно в них верить, ибо пробуждение от мечтаний приводит к горькому разочарованию. Белла заперла ризницу и вышла через южную дверь, ведшую к крытому проходу на кладбище. Тут она остановилась. Дальше шла тропа к дороге на Ипсуич[1], к свободе. Ей никогда не суждено выбрать эту дорогу.
Белла спохватилась, что забыла корзинку. Стоит ли возвращаться за ней? Она чуть повернулась, когда чей-то голос спросил:
– Это Нижний Лиминг, мадам?
– Нет, это Мартинсден. – Она оглянулась. Со скамьи, расположенной в тени у ворот с навесом, поднялся незнакомый человек.
– Нижний Лиминг на той… стороне, – сказала Белла замирающим голосом.
Голубые глаза незнакомца разглядывали ее с интересом, чувственный рот растянулся в приветливой – или ей показалось? – улыбке. Высокий элегантный незнакомец казался безмятежным. Незамысловатая куртка для верховой езды выглядела дорого, на безымянном пальце поблескивал перстень с неограненным рубином. Незнакомец взмахнул рукой, в которой держал перчатки и хлыст, и приподнял шляпу. Белла заметила каштановые блестящие волосы, подстриженные по моде, невиданной в этом сонном захолустье.
– Спасибо, мисс… – От его тона по ее телу пробежала холодная дрожь.
– Шелли, – выдавила она. – Мой отец здешний викарий.
Сказав это, она бросила тревожный взгляд в сторону тропинки к дому, будто орлиный взор отца, расположившегося в своем кабинете и писавшего воскресную проповедь, мог проникнуть сквозь изгородь.
