Если бы в аду выпадало хоть с четверть дюйма осадков в год, безусловно, Ньюболд занялся бы скотоводством и там. Честно говоря, мы все не сомневались, что принадлежавшие ему угодья мало чем отличались от настоящего пекла – дождя здесь за целый год проливалось лишь чуть больше заветной четверти дюйма.
Единственным его спасением был западный участок пастбищ, в небе над которым несколько раз в год все же собирались гонимые ветрами дождевые облака и время от времени проливались на этот крохотный клочок земли обильными ливнями. И вот когда пастбища на юге и востоке оказывались совершенно истощенными, нам приходилось гнать коров сквозь зубья перевалов, перебираясь вместе с ними на зеленеющий участок. К концу этого путешествия стадо в большинстве своем состояло из тощих коров-доходяг с потухшим взором, изможденных жаждой и бескормицей. Добравшись же до вожделенного пастбища, животные с такой жадностью набрасывались на траву, что многие вскоре начинали мучиться от несварения, а иные и вовсе околевали от переедания.
И неудивительно! Нужно было обладать очень богатой фантазией, чтобы вообразить, будто бы какой-то жалкий островок среди совершенно ни для чего не пригодной земли сможет прокормить все стадо. Мы даже шутили по этому поводу, говоря, что Ньюболд устроил для своих коров школу выживания и любой его годовалый бычок может запросто отмахать галопом полмили ради одной-единственной травинки, а потом бежать еще дня три ради глотка воды, что, кстати, было не так уж далеко от правды.
В свое время один не слишком добросердечный, но зато, очевидно, очень веселый человек с довольно развитым чувством юмора помог Ньюболду основать свое дело, уступив ему совершенно даром участок земли, положивший начало будущим угодьям. Ньюболду тогда было всего лишь шестнадцать лет. В тех краях отродясь не водилось никакой иной живности, кроме койотов да еще, пожалуй, лисиц, хотя выжить там было тяжело даже им. Медведи, как известно, всеядны и вполне могут прокормиться, выкапывая из земли коренья, разоряя гнезда диких пчел, но даже уважающие себя гризли не выдерживали и ревели от тоски, обводя грустными взорами отказанный Ньюболду участок выжженной солнцем пустыни.
Но он и не думал горевать.
У него было счастливое, безмятежное детство. Старый Ньюболд в свое время сколотил неплохое состояние на торговле лесом, а потом еще одно, занявшись скотоводством. Выгодными оказались также мытье золотого песка и торговля земельными наделами. Однако нажитое добро не задерживалось у старика – расточительного транжиры и к тому же заядлого картежника. Примерно раз в год, после изобретения очередного оригинального способа выиграть, он всей душой отдавался картам, вдохновенно делая крупные ставки, но, несмотря на все ухищрения и теоретические расчеты, неизменно оставался в дураках, чего в общем-то и следовало ожидать. Ведь по большому-то счету победа в любом случае всегда у карточной колоды, с одинаковым успехом покоряющей умы и сердца как людей порядочных, так и отпетых проходимцев.
У Ньюболда был единственный сын и наследник. И вот после смерти старика этот привыкший к роскоши мальчик-неумеха оказался выпихнутым в жизнь без гроша за душой, с призрачной надеждой на лучшее будущее. Потом, как я уже говорил, старинный друг его отца пожертвовал парню участок пустынной земли, где до тех пор обитали лишь лиса, койот и с полдюжины кроликов – одна дохлятина, кожа да кости.
Однако Ньюболд-младший с благодарностью принял этот дар. В то время все его хозяйство состояло лишь из полутора десятка коров и старенького ослика. Когда же крупные скотоводческие хозяйства перегоняли свой скот через принадлежавший ему выжженный солнцем участок, он стал подбирать отбившихся от стада, умирающих молоденьких бычков и телочек, перекупая их у владельцев за чисто символическую плату, после чего нянчился с ними до тех пор, пока они вновь не обретали возможность передвигаться самостоятельно.
Думаю, коровы просто боялись умереть на руках у мальчишки, должно быть считая, что земной рай все-таки существует, но вот только находится он вне границ хозяйских владений. Они продолжали бороться за жизнь, устремляя тоскливые взоры печальных глаз куда-то в светлое будущее, и затем действительно выходили в широкий мир, где и заканчивали свой земной путь под ножом мясника.
Хозяйство Ньюболда развивалось столь бурными темпами, что, когда ему исполнилось восемнадцать, он положил глаз на участок, граничивший с его владениями. Тогда юный скотовод отправился в Чикаго, где и разыскал парня, за которым формально числилась оставшаяся часть ада на земле. Тот человек, услышав о желании Ньюболда купить его владение, решил приглядеться к просителю повнимательней, но увидел перед собой лишь крепкого подростка, темный загар которого делал его похожим на хорошо смазанный двигатель. Сперва владелец земли предложил ему ее арендовать всего за доллар в год, но в конце концов согласился продать, запросив по доллару за акр. Назначенная цена была откровенно грабительской, если, конечно, не считать вышеупомянутых лугов в западных долинах.
Вернувшись на Запад, Ньюболд в очередной раз пополнил поголовье стада за счет партий коров, жизненные силы которых были исчерпаны практически до последней капли. И потом из года в год перегонял эти живые мощи из конца в конец своих владений. Многие из несчастных доходяг околевали по дороге, но на остальных все же удавалось кое-что заработать.
Итак, в возрасте шестнадцати лет он обзавелся собственным участком; расширил свои владения, когда ему стукнуло восемнадцать; и на протяжении последующих пятнадцати лет греб деньги, выжимая все, что только возможно, из скудного каменисто-песчаного надела. В щедром, благодатном краю ему вряд ли удалось бы добиться столь замечательных результатов. Ньюболд был одним из тех чудаковатых гениев, знающих, как получить нечто из ничего. И вообще, странный был парень, как будто не от мира сего.
В свои тридцать пять он выглядел на все пятьдесят. Это был отчаянный смельчак, опытнейший погонщик и редкостный скряга, каких свет не видывал. Кормежка у него на ранчо была из рук вон скверная, и платил он своим людям гораздо меньше, чем те могли бы заработать в других хозяйствах. Но даже несмотря на это, работники от него не разбегались. Во-первых, он был прямодушен; во-вторых, к самому себе он относился даже еще хуже, чем к наемным работникам; в-третьих, всегда поддерживал своих людей, словно все они доводились ему родными братьями, когда те порой ввязывались в потасовки с пастухами, пасущими овец, и прочими проходимцами; и в-четвертых, что важнее всего, – погонщика, выдержавшего хотя бы год у Ньюболда, затем, как правило, охотно брали на работу в другие хозяйства.
