Те из вас, кто прочел предыдущий роман о Савелии Говоркове, наверняка помнят, чем он закончился, а потому прошу меня простить за повтор: другим же я коротко перескажу основные события.
Однако прежде хочется посвятить несколько строк самому герою:
«Савелий Кузьмич Говорков родился в шестьдесят пятом году, в три года остался круглым сиротой. Детский дом, рабочее общежитие, армия, спецназ, война в Афганистане, несколько ранений. Позже он был осужден и лишен свободы, реабилитирован, заброшен в пекло Афганистана, опять ранен, спасен тибетскими монахами, прошел Посвящение…
Далее наступили суровые будни мирной жизни: борьба со злом, несправедливостью, коррупцией… Ему много дано, но и спрашивается с него гораздо больше, чем с любого другого…»
Предыдущий роман «Тридцатого – уничтожить!» оканчивается следующим образом:
«…Всю комнату заполнило дымом, который вскоре добрался и до Савелия.
Он закашлялся в тот момент, когда от дачи отъезжала „Вольво“ и увозила Лану и Григория Марковича в аэропорт „Шереметьево“.
Савелий приподнялся и увидел, что все вокруг полыхает в огне. Пересиливая боль в плече, в груди и в ноге, Савелий встал на ноги, с трудом доковылял до ближайшего окна и со звериным рыком вылетел вместе с рамой наружу.
Кувыркнувшись, сел на земле, сорвал с себя куртку, бронежилет и осмотрел свои раны: на груди сияли два огромных синяка, одна пуля пробила плечо, другая – правую ногу.
Кровь хлестала из ран, но Савелий не стал обращать на это внимание; он подхватил с земли автомат.
– Вы все равно не уйдете от меня! – бросил он сквозь зубы и направился в ту сторону, куда ушла машина. Он шел упрямо вперед, теряя силы, переполненный злостью на себя за то, что дал себя провести этим проходимцам. Столько пройти, столько выдержать, стольких убить людей, подвергнуть смертельной опасности Воронова, и все впустую?!
Нет, этого он никогда не простит себе! Никогда! Кляня себя на чем свет стоит, Савелий всячески гнал от себя мысль о Лане, хотя эта боль была куда страшнее.
Он проклинал себя за то, что все им совершенное не стоит выеденного яйца. Савелий еще не знал, что механизм, ловко запущенный Рассказовым, на каком-то этапе дал сбой и этот сбой сломал весь план, столь хитро им продуманный…
И через три дня, когда ему станет известно о провале путча-переворота, он не станет так переживать, как Савелий. Он попытается извлечь из этого провала пользу для своей организации за границей. Главное, он сумел сохранить ее, не потеряв почти ни одного нужного сотрудника…
Всего этого Савелий не знал, когда, пересиливая боль в груди и ноге, упрямо шел по трассе, словно и вправду думал догнать уехавших.
Вскоре его настигла черная „Волга“, и полковник, сидящий на переднем сиденье, сказал в микрофон, усиленный мощным динамиком:
– Говорков! Остановитесь! Вы слышите? С вами говорит полковник органов госбезопасности! Остановитесь!
– Дурак ты, полковник! – в сердцах бросил генерал Говоров и на ходу выскочил из машины. – Сержант, подожди! – дружелюбно крикнул он, пытаясь его догнать.
Савелий продолжал идти вперед, словно не слыша его. Зубы его были стиснуты то ли от боли, то ли от злости.
Старый генерал догнал его и пошел рядом:
– Савва, ты сделал все что мог! Слышишь?..
Савелий не ответил и продолжал идти вперед. Встречные машины, на мгновение осветив эту странную процессию, почтительно объезжали их с обеих сторон.
Они действительно выглядели странно: впереди, хромая, шел окровавленный молодой человек с автоматом в руках, рядом с ним – седовласый мужчина, чуть сзади – высокий мужчина в форме полковника госбезопасности, а замыкала шествие черная «Волга».
– Дискета расшифрована, американец жив, и капитан Воронов шлет тебе привет!
Услышав о капитане, Савелий чуть замедлил шаги, но снова заторопился.
– Пусть они уедут, Сава, пусть уедут! Так нужно, – добавил вдруг Говоров.
Савелий неожиданно остановился, повернулся к своему старому наставнику и схватил за плечи.
– Она стреляла в меня, Батя! – с надрывом выкрикнул он. – Понимаешь, стреляла! Как это: любить и стрелять?!
– Любить? – тихо произнес Говоров и вытащил из кармана золотой медальон. – Узнаешь?
– Талисман? – удивленно произнес Савелий. – Но при чем…
– Погоди! – оборвал тот и вытащил небольшой приборчик, щелкнул тумблером. Раздался характерный прерывистый писк, который усиливался по мере того, как Говоров подносил его ближе к медальону. – Так-то, сержант!..
Савелий так сильно сжал медальон в руке, словно хотел раздавить его. Из груди вырвался стон. В этот момент силы покинули его: слишком много крови было потеряно им. Он упал, теряя сознание, но все еще сильные руки старого наставника подхватили его израненное тело…