Тихое утро занималось над маяком на Седьмом Холме. Изумрудные волны, сверху окрашенные розовым золотом рассвета, мягко накатывали на песчаный берег. Пушистый от пены край волны с шипеньем исчезал в песке. Хранитель маяка Питер очень любил встречать рассвет и провожать закат со смотровой площадки. Ему казалось, что в этот момент он причастен чему-то очень важному, помогая перевернуть страницу прошедшего дня он как страж ночи разгоняет мрак, указывая путь, а утром разглаживает шершавой, мужской ладонью новую, белоснежную страницу жизни, отливающую утренним пурпуром. К вечеру чистые листы будут заполнены, и все повторится вновь. Книга жизни пишется золотом на сердце и согревает его теплом прекрасных воспоминаний. В груди замирало от красоты и совершенства мира. Огонь в большой масляной лампе маяка был потушен, еще одно дежурство закончилось. Спустившись вниз, он закрыл тяжелую дубовую дверь маяка на ключ. Днем, как обычно, ему нужно вернуться, чтобы натереть отражатели, заменить фитили и наполнить емкость для сурепного масла, а сейчас он заварит ароматного чая, разольет его по четырем кружечкам, добавит в каждую молока и пойдет будить своих любимых.
Первой он всегда будил маму – миссис Энн, потом жену Мэри и, в последнюю очередь, дочерей Софию и Вивьен. Прошел месяц с возвращения сестер, а он до сих пор, открывая дверь их спальни, боялся увидеть пустые кровати. Однако, все милые его сердцу дамы досматривали свои счастливые сны. Через полчаса, позавтракав, он ложился вздремнуть после ночного дежурства.
Вот в это время и появился на горизонте зеленого холма, всадник. Это был пожилой, но еще очень крепкий мужчина, в твидовой кепке на тронутой сединой голове. Он скакал от Эмеральда во весь опор, а сейчас храброе сердце дрогнуло, и он придержал лошадь, вглядываясь в даль, туда, где стоял коттедж с маяком. Дымок из трубы дома подсказал ему, что обитатели уже поднялись. По телу разлилось радостное ликование, чуть подернутое паутинкой беспокойства. Слезы на секунду помутили зрение, но он быстро промокнул их рукавом. Подъехав к сараю рядом с домом, мужчина спешился и привязал коня к изгороди. Подойдя к двери, он замер с поднятой рукой, не решаясь постучать – вдруг дверь откроет совершенно незнакомый человек. В следующую секунду он решительно сдёрнул с головы кепку, тряхнул густой седой шевелюрой и три раза постучал в дверь.
Миссис Энн собирала грязную посуду со стола, девочки в четыре руки мыли и вытирали ее, а Мэри только приготовилась выйти, чтобы покормить Пудинга, Роуз и Пиппи. Просперо, как обычно, уже был накормлен своей любимой кашей и сидел на крыше сарая, с любопытством наблюдая за всем происходящим.
Стук в дверь всех озадачил. Мэри распахнула дверь со словами: «Кто бы это к нам пожаловал с утра?» В следующую секунду дар речи у нее пропал, она не верила своим глазам. Мысли проносились в голове бушующим ураганом. Она протянула руку и дотронулась до мужчины, чтобы удостовериться, что это не ее воображение, а он, перехватив руку, прижал ее к своей бородатой щеке и все-таки заплакал.
Шагнув в дом, он обнял Мэри, а она, обернувшись, только и смогла прошептать:
– Энни, он жив!
Девочки, ничего не понимая, замерли, а миссис Энн выронила из рук заварочный чайник, который, звонко гремя крышечкой, приземлился на кухонный стол. Колени ее предательски подкосились и она, не веря своим глазам, опустилась на стул и прошептала: « Эдвард…»
Питер проснулся от звона и громкого женского щебетания внизу. Спустив ноги с кровати прямо в домашние туфли, он поднялся, неодобрительно покачивая головой и, накинув халат, спустился вниз, собираясь пожурить домашних за шум. Он сошел с последней ступени лестницы и замер. Поверх голов Мэри и Энн, которых он сгреб в охапку и боялся отпустить, на него смотрел отец. Он немного состарился, но взгляд его ясных голубых глаз не изменился.
– Но как?! – только и смог вымолвить Питер.
Женщины расступились. Подойдя к отцу, Питер взял его за руку и дернув, крепко прижал к себе.
– Это долгая история, – теперь у нас будет очень много времени, чтобы я мог вам ее поведать.
Развернувшись на каблуках, мистер Эдвард взглянул на притихших девочек. Они уже догадались, что домой вернулся их дед, которого все считали погибшим больше десяти лет.
– Таааак, таааак! А это кто у нас здесь?
– Вивьен.
– София, сэр, – присели в реверансе девочки.
– Я только теперь понял, что имел в виду хитрец-ювелир Вивек, торговец на рынке Ниваса. И мистер Эдвард, достав из внутреннего кармана две серебряных погремушки, протянул одну из них Вивьен, а вторую Софии.
– Я должен был подарить их вам сразу после рождения. Так уж вышло, что мы познакомились с вами только сейчас, теперь у нас много времени впереди.
Девочки одновременно взмахнули маленьким ювелирным чудом, и София прикрыла в блаженстве глаза. Звук был изумительным. Ювелир, сделавший эти погремушки, был не только искусным ювелирных дел мастером, но и обладал совершенным слухом. Погремушка Вивьен звенела чистой нотой «ми», а колокольчик в погремушке Софии издавал ноту «фа».
Деда усадили за стол, накормили завтраком и теперь притихли в ожидании рассказа о чудесном возвращении. А дело было так…
